Под стягом Габсбургской империи

Начался разговор: нормальная польская семейная музыка, состоящая из гогота, шипения, рычания и проклятий, прерываемых упоминаниями всех святых, что для непривыкшего слуха звучит как прелюдия к началу бытовой поножовщины, но на самом деле это не так. Я привык к этому с детства и мог не обращать внимания, как в наши дни люди игнорируют радио. Спустя некоторое время я почувствовал легкое движение под своим одеялом, затем что-то коснулось моего бедра. Озадаченный, я взглянул поверх книги. Женщина все еще сидела ко мне спиной и, вероятно, была поглощена семейным спором, но её левая рука ползла под моим одеялом.

Рука проделала путь до интимных частей тела, о чьем существовании я почти забыл спустя месяцы после ранения, а затем последовали действия, давать детальное описание которых запрещает мне скромность, но обязан уточнить, что владелица руки была не новичком в таких делах.

Вдруг рука исчезла так же незаметно, как и появилась, дама воспользовалась затишьем в разговоре, чтобы оглядеться и одарить меня восхитительной улыбкой, а затем повернулась к Мальчевски и его родственникам. Что касается меня, я был смущен, как никогда в жизни. Женские ласки не были мне в диковинку, но я никогда не сталкивался с такой развязностью. Быть может, она высококлассная куртизанка, взявшая выходной? Я был уверен, что такая женщина предоставляет свои услуги лишь за деньги...

Когда они собрались уходить, я боялся, что мне осторожно преподнесут конверт, содержащий счёт. Но нет, она просто улыбнулась и попрощалась со мной по-немецки, а затем испарилась так же театрально, как вошла. Казалось, никто кроме нас двоих ничего не знал о произошедшем. Как только позволили приличия, я вовлёк Мальчевски в разговор и спросил, что за дама приходила.

— О, её зовут Божена Грбич-Карпинска, моя троюродная сестра. Превосходная штучка, не правда ли, так сказать? Работала оперной певицей в Лемберге, но затем вышла замуж, так сказать, за какого-то богатого серба из Баната [21] и забросила сцену. Сейчас проводит большую часть времени в Вене, так мне кажется...

— Так сказать?

— Да, так сказать.

Помимо этого пустякового происшествия, в остальном в моём пребывании в больнице особо и нечего отметить. В конце августа я впервые встал на костыли и начал передвигаться.

В октябре настал радостный день: мне сняли гипс, и я снова начал ходить, поначалу неуклюже, как годовалый ребёнок, но затем, спустя недели, с растущей ловкостью, физиотерапия начала приносить результат. В начале ноября меня выписали из больницы, и я переехал в квартиру тёти на Йозефгассе. Сеансы упражнений в больнице теперь проводились только три дня в неделю, и военно-морской флот предоставил мне отпуск на неопределённый срок для выздоровления, так что занять себя в оставшиеся четыре дня стало теперь проблематичней, ведь зима вступала в свои права, и гулять по улицам полукалеке с тростью стало сложнее.

В столице я почти никого не знал. Попытки позвонить нескольким подругам закончились удручающе. Фройляйн Митци из Карл-театра теперь была помолвлена с болгарским графом; а когда я позвонил фрау Ганни, жене торговца зерном из Пуркерсдорфа, её муж ответил на звонок и пообещал пристрелить, если я появлюсь рядом с его домом. Однако я не был полностью ограждён от общества, потому что теперь начала набирать обороты зимняя программа тёти, состоявшая из званых вечеров.

И во время одного из таких сборищ в середине ноября Франци, служанка тетки, возвестила о приходе мадам Грбич-Карпинска. Та вплыла в комнату, как фрегат под полными парусами, меховой палантин оставлял непокрытой её великолепную прическу. Серо-голубые глаза под изогнутыми дугами бровей обежали собравшихся - которые вдруг замолчали, будто находились в театре - а затем остановились на мне.

Она не смутилась ни на секунду. Тетя представила нас. Мадам Грбич-Карпинска обезоруживающе улыбнулась и произнесла по-немецки с отчетливым польским акцентом:

— Ах, дорогая Алекса, мы с герром лейтенантом уже встречались. У нас было приятное, но краткое свидание тет-а-тет летом, когда он был пациентом в Центральной больнице.

Я испытывал соблазн заметить, что тет-а-тет - это, безусловно, новое обозначение того, что тогда произошло. Но я хранил молчание, просто поцеловал ей руку и ограничился банальными вежливыми замечаниями. Немного позднее, как только позволили приличия, она отыскала меня: это было не сложно, учитывая, что нога вынуждала меня просидеть почти весь вечер. Божена очень обрадовалась, обнаружив, что мы можем общаться на польском, на котором я говорил бегло, хотя и с легким чешским акцентом.

— Мой дорогой, дорогой лейтенант, как приятно снова вас видеть. Как ваша бедная нога? Ваша тетя рассказала, что вы пострадали в авиационной катастрофе. Как романтично! Я всегда считала, что пилоты должны быть такими храбрыми. Когда-нибудь мне бы очень хотелось полетать самой: скорость, ветер в лицо, ах! Какой, должно быть, экстаз, упоительный, как сама любовь. Но скажите, вам уже лучше?