Под стягом Российской империи

— В нём наш ультиматум. Вы сами видите, сопротивление бесполезно. Мы не хотим кровопролития, мы прекратим обстрел, когда генерал Измаил-Хаки-паша сложит оружие.

Ждать пришлось недолго. Над турецкими редутами подняли белый флаг.

Иосиф Владимирович, опасаясь подвоха, велел Московскому и Гренадерскому полкам подтянуться и ретироваться.

Подскакал порученец:

— Ваше превосходительство, турецкая кавалерия покинула Телиш, направляется в сторону Софии.

— Генерал Нагловский, послать им в обход Уланский полк.

Но турки уже складывали оружие, становились таборами. Вскоре из Телиша выехал со свитой и сам комендант, генерал Измаил-Хаки-паша, на Гурко смотрел надменно, едва кивнув.

Иосиф Владимирович повернулся к сопровождавшему его штабу:

— Ссадите этого коменданта с коня и отправьте в штаб к генералу Тотлебену.

Ночью после боя за Горный Дубняк и Софийское шоссе Гурко не сомкнул глаз. Там остались лежать четыре тысячи гвардейцев, отборных солдат. Кто повинен в столь огромных потерях? В чём его, Гурко, вина?

Всё больше и больше Иосиф Владимирович утверждался в мысли, что прежде чем посылать солдат на штурм, необходимо было огнём батарей подавить турецкие пушки... Пять-шесть часов обрабатывать плевненские укрепления турок, редуты, прикрывавшие Горный Дубняк.

А ведь он, Гурко, обращался с такой просьбой к Тотлебену, да тот не посмел отложить начало штурма, испугался императора и главнокомандующего...

А он, Гурко, не мог не послать измайловцев на последний штурм. Увидел, как гренадеры и егеря шли в наступление, падали и поднимались, атакуя Малый и Большой редуты, шли в надежде на помощь, тогда-то и бросил он в бой измайловцев, наказав: «Только победа!»

Победа необходима была не потому, что за сражением следил главнокомандующий, а потому что от того, возьмёт ли он, Гурко, Горный Дубняк, оседлает Софийское шоссе, зависело окружение Плевны и армии Осман-паши...

Перед самым рассветом забылся в коротком сне, и в нём виделись ему квадраты наступавших солдат, чёрные султаны земли, дым, и он, генерал, среди наступавших солдат...

Государь пригласил к обеду военного министра. Ели за походным столиком, при свечах. Воск таял, стекая в серебряные подставки.

Александр Второй медленно пережёвывал пищу. Болел желудок, и доктор велел больше обращать внимания на процесс еды. К концу обеда слуги поставили большое блюдо с серебряными чашами и серебряный кувшин с горячими сливками и бисквит. Александр сказал:

— Вызвав генерала Тотлебена, мы приняли правильное решение. Я весьма доволен действиями гвардии генерала Гурко под Горным Дубняком и Телишем.

— Да, ваше высочество. Хотя Горный Дубняк и стоил нам более четырёх тысяч гвардейцев.

Слуга разлил сливки по чашечкам. Александр сделал скорбное лицо.

— Согласен и печалюсь. Но гвардия доказала, чего она заслужила. Пленение Измаил-Хаки-паши и ста его офицеров — серьёзное предупреждение Осману и плевненскому гарнизону.

— Великий князь, ваше величество, питает к генералу Тотлебену неприязнь незаслуженную. Эдуард Иванович как-то оговорился: главнокомандующий в его обход отдаёт распоряжения по войскам Западного отряда.

— Но великий князь в свою очередь выражал недовольство своенравием Тотлебена, желанием игнорировать приказы главнокомандующего.

— Ваше величество, уж насколько генерал Гурко самолюбив, и тот весьма лестного мнения о генерале Тотлебене, как о человеке весьма и весьма тактичном.

— Я поговорю с великим князем. Вы что-то плохо выглядите сегодня, Дмитрий Алексеевич. Не злоупотребляете ли крепким кофе? Я решил от него отказаться.

— Тронут вашим вниманием, ваше величество.

— Вы знаете, Дмитрий Алексеевич, отъезд в Санкт-Петербург нашего канцлера даже на короткое время остро чувствуется. Для меня князь Александр Михайлович во внешних вопросах как морской компас.

— Влияние Горчакова в делах международной дипломатии трудно переоценить. Его любят наши друзья и ненавидят наши враги. Равнодушных к нему нет.

— Вы следите за иностранной прессой?

— Приезд под Плевну генерала Тотлебена и тактика блокады поумерили пыл наших недругов. Статьи военных журналистов стали серьёзней, исчезла насмешливость в адрес российской армии.

— Я обратил на это внимание. Они считали кампанию нами проигранной. Теперь чем быстрее сложит оружие Осман-паша, тем скорее щёлкнет замками своего портфеля князь Александр Михайлович Горчаков.

Райчо Николов и Асен обрадовались возвращению Стояна.

— Значит, не суждено ещё вам, господин поручик, испить водицы из Леты (Л е т а — в античной мифологии река забвения у входа в загробное царство. Глоток её воды заставлял выпившего забыть о земной жизни), — заключил Асен.

Добыв несколько поленьев и ведро, Асен развёл в нём костёр. Землянка наполнилась дымом, глаза слезились. Николов, ругаясь, приоткрыл дверь. Солдаты беззлобно посмеивались.

— У господ офицеров изба по-чёрному топится.