Под тенью Феникса

Возле него сидел Муха из посёлка Спасский. Уникальный человек, общению с которым поначалу приходилось учиться отдельно. Это был человек среднего роста, с впалыми щеками, угловатыми скулами, извечной жидкой щетиной и колючим взглядом чёрных глаз. В обсуждениях Муха больше молчал, ведя себя неприметно и храня свои аргументы до последнего момента. Такое его поведение по привычке можно было принять за слабость и бесхарактерность, но при первых же признаках спора Муха демонстрировал своё истинное лицо жёсткого и непримиримого бойца. Пререкания, пренебрежение сказанным и прочие попытки неосознанного психологического давления приводили к тому, что он в своих речах прямо на глазах будто сжимался, становясь твёрже и жёстче в своей манере общаться. В таких случаях его аргументы более походили на контрвыпады человека, вооруженного коротким ножом – краткие, точные и болезненные. Муха относился к людям, возраст которых на глаз можно определить лишь примерно, в диапазоне от тридцати пяти до пятидесяти лет. Ходили слухи, что в своё время он успел посидеть в колонии для малолетних, а затем в тюрьме общего режима, откуда, якобы, и вынес свою психологическую несгибаемость, а также хитрые приёмы рукопашного боя. Я так и не набрался бестактности расспросить его об этом периоде лично.

Рядом с ним, как правило, садился Влодек, статный молодой поляк с породистыми чертами лица. Экзотичность его имени лишала всякого смысла выдумывание дополнительных кличек, чем Влодек молчаливо гордился. Удивительным образом этот человек пронёс через хаос первоначального выживания такие качества, как обходительность и честность. За уральские горы его, ещё совсем юного пацана, занесло вместе с семьёй, решившей вложиться в какое-то перспективное и авантюрное строительство в Магнитогорске, откуда он бежал вместе с компанией товарищей после истребления в Приморский. Лидерскими качествами Влодек не блистал, но зато показал себя талантливым технарём, в связи с чем был поставлен главой инженерных работ.

Ещё был у нас Палыч – уже совсем немолодой дядька лет шестидесяти с лишним. По образованию Палыч был фельдшером, и видит Бог, в былые времена мог бы стать именитым светилом медицины: настолько значительными были его эрудиция и любовь к своему делу. У себя в Подгорном, в пятнадцатом или шестнадцатом году, он совершил маленький военный переворот. Палыча у нас уважали за мудрость и трезвомыслие. Поговаривали даже, что он имеет странное свойство предвидеть развитие многих событий, то есть фраза: «Палыч считает», у нас была далеко не последним аргументом. Внешне Палыч со своей седой бородой здорово походил на немолодого партизана с иллюстраций в книгах про Великую Отечественную. Как-то в карты он проиграл фант подкрутить усы, так чтобы сфотографироваться с ним – очередь выстроилась.

Помимо вышеупомянутых, были ещё я, Томми и… Мира. Никаких особенных функций в нашей небольшой армии она не выполняла, кроме того, что могла вести за собой штурмовой отряд. Однако её мнение ценилось, и, надо заметить, заслуженно. Эта молодая женщина держалась на равных с опытными вояками так, что никто и никогда – ни прямым словом, ни туманным намёком – не мог упрекнуть её в том, что она «баба». Особого к себе отношения она не ожидала, потому что совершенно в нём не нуждалась. Выдавала разумные уместные суждения, при необходимости могла несколькими не самыми грубыми словами осадить любого, кто начинал пороть горячку. Первое время работы штаба настоящим составом у Миры возникали прямо-таки оглушительные конфликты с Мухой, наблюдать за которыми было очень интересно, но позже им удалось прийти к некоему компромиссу и перевести свой конфликт в невыраженную, вялотекущую форму.

По правде говоря, Мира настолько уверенно держалась среди атаманов, что женщину в ней просто не замечали. Все вместе и каждый в отдельности… кроме меня. Я же, встречаясь с ней взглядом, будто проваливался в серо-зелёную бездну её глаз, теряя способность думать, говорить и дышать. Удивительное ощущение, с которым я сталкивался последний раз лет двадцать назад. Позже, конечно, у меня были женщины, но происходило как-то чересчур деловито, прагматично. Думал, что все подобные переживания остались в юности, и вот на тебе. Не знаю, было ли заметно замешательство со стороны: скрывал я его, кажется, довольно эффективно. Надо что-то с этим делать, ох надо.