Под тропиком Козерога

Два дня гавиал прожил в большой бадье, которую мы поставили в клетке на палубе под навесом. Экипаж отнесся к новому постояльцу без восторга, но Чарльз был очень доволен: он мог снимать крокодила почти в студийных условиях. Когда съемки закончились, мы отпустили «натуру», и Чарльз закончил эпизод кадрами плывущего к берегу крокодила.

Выключив камеру, он спросил:

— Ты с самого начала знал, что это не людоед?

— Нет, — честно признался я.

Вскоре мы покинули полуобжитый приморский край и пустились в плавание по местам, где сохранился первозданный богатейший лес. На пятый день катер подошел к деревушке. На высоком берегу виднелась крыша, едва различимая среди пальм. Глинистый откос круто сбегал к воде, до жилья надо было подниматься метров сто, не меньше. Мы причалили к маленькой пристани из связанных стволов на плаву, сошли на берег и стали карабкаться в гору по скользким, уложенным в ряд бревнам, служившим ступенями.

Наверху мы увидели первое на нашем пути селение даяков, окруженное пальмами и бамбуком. Оно состояло из одного-единственного деревянного дома длиной примерно полтораста метров, крытого дранкой и вознесенного над землей на трехметровых сваях. Вдоль всего фасада тянулась веранда, где толпились обитатели деревни, наблюдая за нами. В дом забираются по наклонному бревну. У входа нас встретил величавого вида старец — петингги, глава клана. Даан приветствовал его по-малайски, мы представились, и старик повел нас по дому к месту, где можно было спокойно сесть, закурить и побеседовать.

Стропила дома поддерживала колоннада из толстых бревен железного дерева. Под карнизом на многих бревнах были вырезаны фигуры зверей. Рядом с этими украшениями в колонны были воткнуты расщепленные бамбуковые палочки с насаженными на них вареными яйцами и рисовыми пирогами — подношения духам. С балок на шнурках свисали покрытые пылью чашеобразные подносы, в которых лежали дары божествам и связки сухих, потрескавшихся листьев, сквозь которые проглядывали пожелтевшие зубы человеческих черепов.

Между колоннами на специальных распорках лежали длинные барабаны. Коридор был выстлан огромными тесаными досками; одной стороной он выходил на веранду, а другую представляла собой деревянная стена, за которой располагались жилые комнаты, по одной на семью.

Дом выглядел довольно внушительно, хотя в глаза бросались признаки упадка: крыша местами провалилась, и комнаты там были пусты, шкуры на барабанах потрескались, напольные доски кое-где прогнили и были источены термитами. С двух сторон общинного дома торчали могучие деревянные столбы в окружении банановых деревьев и бамбука; стропил над ними не было. Должно быть, когда-то строение тянулось далеко в обе стороны, а потом кровля рухнула.

Большинство находившихся на веранде были одеты в фуфайки и шорты — мода из внешнего мира проникла и сюда, вытеснив традиционные даякские костюмы. На лицах людей постарше были видны следы ритуальных обрядов, через которые они прошли в юности, когда обычаи предков еще сохранялись в неприкосновенности. Женщинам, например, в отрочестве продевали в уши тяжелые серебряные кольца, оттягивавшие мочки почти до плеч. На руках и ногах густо синела татуировка.

Мужчины и женщины жевали бетель, отчего рот у них был устрашающе багрово-красного цвета, а зубы стесаны чуть не до десен (в состав бетеля входит известь). Пол коридора был весь в красных плевках: даяки то и дело сплевывают слюну. Из молодежи мало кто жует бетель; молодые люди предпочитают надевать на зубы золотые коронки, что считается особым шиком среди самариндских денди.

Петингги рассказал, что в свое время неподалеку от общинного дома поселились католические миссионеры, построили церковь и школу. Деревенские жители, принявшие новую религию, выбрасывали черепа, хранившиеся из поколения в поколение и служившие напоминанием о доблести предков (черепа были поенными трофеями даяков), вместо них налепили на стены литографии на религиозные сюжеты. Миссионеры проработали в здешних краях более двадцати лет, но за этот срок им удалось обратить в христианство меньше половины жителей деревни.

Вечером, когда мы сидели за ужином на палубе «Крувинга», один даяк ловко спустился по бревнам к реке, держа за ноги хлопающую крыльями белую курицу, вскарабкался на борт и преподнес нам птицу.

— От петингги, — торжественно сказал он.

Кроме того, он принес приглашение: сегодня ночью в общинном доме будут музыка и танцы по случаю свадьбы. Нас приглашают, если мы хотим.

Мы поблагодарили, передали петингги брусок соли в качестве ответного подарка и сказали, что с радостью принимаем приглашение.