Мне это показалось малодушием. Джеф тоже сомневался, что машина выдержит путешествие по плохой дороге, особенно по такой скверной, как предсказывал Жорж.
— Но такого шанса больше не будет! — продолжал я уже с кислой миной. — Если не воспользоваться им сейчас, дома мы будем горько сожалеть, что так и не добрались до Кинкони. Такая возможность… Кто знает, что мы там увидим? В любом случае надо преодолеть семьдесят миль до Махадзанги, а уж коль скоро мы будем там, что стоит сгонять пятьдесят миль до озера и пятьдесят обратно? Лишний день езды, ерунда.
В конце концов мне удалось убедить спутников, и на следующий день мы отправились в Махадзангу. Я боялся, как бы они не передумали.
Город расположился на восточном берегу изрезанной протоками дельты реки Бецибука, которая в этом месте вливает свои бурые поды в море. Наносы, принесенные ею из глубины острова, образовали здесь множество причудливо изогнутых отмелей. Большинство зданий в городе — современные железобетонные постройки, но на окраине, у причалов, в арабском квартале, все еще сохранились высокие побеленные дома с крохотными окошками и искусной деревянной резьбой над дверными проемами. Несколько одномачтовых доу были пришвартованы к пирсу, на котором лежали тюки
Мы сняли номер в гостинице на берегу моря и начали расспрашивать, как проехать к озеру Кинкони. Собеседники лишь недоуменно причмокивали и разводили руками. Никто там никогда не был. Меня это ничуть не удивило и не расстроило. Огорчила другая, более неприятная новость: паром через Бецибуку стоял на ремонте, а заменявшее его суденышко явно не могло взять на борт машину. Чтобы попасть к озеру, следовало вернуться в глубь острова, к месту, где река поуже, и переправиться на другом пароме. Соответственно маршрут удлинялся с пятидесяти до добрых двухсот миль.
— За день никак не добраться туда и обратно, — твердо сказал Жорж.
— Ну что ж, проведем ночь в Мициндзу — на карте отмечено, что там есть дом для приезжих. А на заре отправимся на озеро, — отозвался я. — Если там нет фламинго, сразу же вернемся. Вся история займет пару дней. Овчинка стоит выделки.
Мы покинули Махадзангу на рассвете и примерно час катили по отличному шоссе обратно к Анкарафанцике, а затем свернули на восток. Отсюда начиналась проселочная дорога; на ней виднелись две колен от тележных колес, но не было и намека на следы автомобильных протекторов. Дорога проходила через рисовые поля, спускалась по крутым склонам в русла высохших рек, взбегала на шаткие мостики, сколоченные из хрупких на вид жердей. Указание на карте о непроходимости дороги во время сезона дождей полностью соответствовало действительности: будь реки полны водой, здесь было бы не проехать. У меня была лишь одна претензия к составителям карты: зачем они вообще пометили эту дорогу? Самое большее, чего она заслуживала, это пунктирная линия.
Люди почти не встречались, за все время попалось трое крестьян, ехавших на запряженных зебу телегах. Они останавливались и долго смотрели нам вслед с нескрываемым подозрением.
На болотах мы пару раз видели теневых цапель; они кормились, закрывая крыльями головы. К сожалению, птицы находились довольно далеко от дороги, поэтому мы не решались остановиться и подойти ближе — впереди был долгий путь. Кстати, особенно глазеть по сторонам не приходилось: водитель неотрывно следил за дорогой, чтобы вовремя объехать крупные камни и глубокие выбоины, а пассажирам тоже приходилось держаться настороже: чуть отвлечешься, как немедленно стукнешься головой о крышу или лбом о переднее стекло.
К середине дня добрались до берега Бецибуки; в этом месте ее ширина не превышала ста метров. Паром, естественно, был пришвартован к противоположному берегу. Ни отчаянные крики, ни автомобильные гудки не смогли прервать богатырского сна перевозчиков. Жорж сказал, что на переправе работают заключенные. Видимо, заставить людей трудиться в этом богом забытом месте можно только по приговору суда. Как бы то ни было, им полагался перерыв на полуденный сон, и мы чувствовали себя не вправе нарушать режим содержания преступников. Ничего не оставалось, как ждать…