Читаем Под цикадным деревом полностью

Я вспомнила одну из немногочисленных историй, которую рассказывала мне тетя Терпсихора ночами, когда мне не удавалось заснуть, и которая стала одной из моих любимых, — историю о цикадах.

Тетя Терпсихора, тетя Мельпомена и мама в тишине делали уроки за большим деревянным столом со следами сучков. Сестрам нравилось учиться, они не хотели бросать школу. Я никак не могла понять, почему все они очень рано перестали в нее ходить.

Эвтерпа и Талия первыми вышли на работу. В воскресенье днем они помогали бабушке Инес убираться, а потом убегали из дома: Талия гуляла с подругами, Эвтерпа уходила в поля за домом и брала с собой губную гармошку.

Только и всего. Нескольких звуков хватало, чтобы отвлечь сестер от уроков, — даже Терпсихору, которая обожала писать, даже Талию, которая отрывалась от зеркала и выходила во двор, не закончив прихорашиваться. Гармошка Эвтерпы была волшебной. Негромкая мелодия смешивалась со стрекотом цикад, растворялась в сумерках. Она была такой светлой, что у сестер мурашки бежали по коже, рассказывала тетя Терпси. Ей самой хотелось медленно танцевать под нее.

Девочки находили башмаки Эвтерпы у корней яблони. Они слушали сестру. Кто-то сидел в высокой траве, кто-то бродил вокруг дерева, собирая одуванчики, Терпси танцевала. Цикады подыгрывали Эвтерпе.


В пристройку вела темная, сливающаяся со зданием деревянная дверь, которая слегка выпирала наружу. Она была похожа на буфет или длинное заколоченное окно. В центре двери виднелись очертания закрытой квадратной задвижки, сантиметров тридцать в ширину и высоту.

Я протянула руку, мне хотелось коснуться необычного здания на площади, где тишину нарушали только ранние цикады. Но в последний момент испугалась, как пугаюсь, когда меня обнимают. И не стала ее трогать.


Звук, с которым дверь заскребла по полу, эхом прокатился по комнате на первом этаже. Мы стояли с чемоданами на пороге, вдыхали запах пыли и гари. Нас обдало волной прохлады, прокатившейся по ногам и рассеявшейся до того, как она добралась до улицы.

Мы вошли внутрь, ступая с несвойственной нам осторожностью на яркий прямоугольник солнечного света, падающего на пол из открытой двери. Через заколоченное несколькими досками окно слева от входа тоже проникали лучи, исчезающие в тишине комнаты. Джада перекрестилась.

На противоположной стене угадывались очертания французского окна, но вместо стекол были вставлены крупные листы фанеры.

— Неужели ты совсем ничего не помнишь про дом? — спросила Джада. — Я имею в виду, может, ты помнишь, как вы приезжали сюда, когда ты была маленькая, или видела какие-нибудь фотографии?..

— Не знаю. Мы не бывали здесь лет пятнадцать. И тетя не любила фотографии. Кажется, я помню лестницу. И запах гари.

Я показала на огромное темное пятно на стене рядом с французским окном.

— Оно всегда здесь было.

Джада подошла ближе и принюхалась к стене.

— Пожар?

— Без понятия. Мне никогда не рассказывали.

Небольшой коридор вел в комнату поменьше: мы с Джадой решили, что здесь спали тети и моя мама в детстве, потому что там стояли две двуспальные кровати и две облупленные прикроватные тумбочки.

Достаточно ли места для пяти девочек? По тем временам — да. Обстановку дополнял высокий, во всю стену шкаф. Наверное, хозяйки комнаты часто ссорились, пытаясь ужиться вместе.

Они попробовали украсить комнатку, прикрепив к обветшалым деревянным изголовьям пять желтых ленточек, которые всё еще висели на своих местах. Я не тронула их. Испугалась, что рассыплются от прикосновения.

В большой комнате не было мебели, только основание кровати, изгрызенный термитами стул, такой же, как в детской, и сервант без посуды. На бежевой стене, у которой он стоял, бледнела тень. Громадный камин, выложенный камнем внутри и снаружи, был черен, из его холодного жерла свисала почерневшая цепь.

В комнате было два окна. Одно, заколоченное выцветшими деревянными досками, выходило на улицу. Другое, французское, было закрыто большими листами фанеры. Джада с легкостью убрала их, и мы увидели то, что когда-то, наверное, звалось внутренним двором.

— Здесь, скорее всего, был туалет, — строила я догадки, выйдя наружу. Высокие многоквартирные дома теснились на месте прекрасных полей, куда Эвтерпа когда-то убегала играть на губной гармошке.

Из комнаты девочек наверх вела очень шаткая деревянная лестница, которая упиралась в квадратный люк. Я впервые увидела чердачный люк, или мне так показалось, ведь на самом деле я бывала в доме прежде. В детстве мама брала меня в гости к тете. До меня дошло, что вот уже много лет я не ездила сюда по собственному желанию. Сердце болезненно сжалось от чувства вины, которое неотступно сопровождало меня здесь.

Перейти на страницу:

Все книги серии МИФ. Проза

Беспокойные
Беспокойные

Однажды утром мать Деминя Гуо, нелегальная китайская иммигрантка, идет на работу в маникюрный салон и не возвращается. Деминь потерян и зол, и не понимает, как мама могла бросить его. Даже спустя много лет, когда он вырастет и станет Дэниэлом Уилкинсоном, он не сможет перестать думать о матери. И продолжит задаваться вопросом, кто он на самом деле и как ему жить.Роман о взрослении, зове крови, блуждании по миру, где каждый предоставлен сам себе, о дружбе, доверии и потребности быть любимым. Лиза Ко рассуждает о вечных беглецах, которые переходят с места на место в поисках дома, где захочется остаться.Рассказанная с двух точек зрения – сына и матери – история неидеального детства, которое играет определяющую роль в судьбе человека.Роман – финалист Национальной книжной премии, победитель PEN/Bellwether Prize и обладатель премии Барбары Кингсолвер.На русском языке публикуется впервые.

Лиза Ко

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература

Похожие книги

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза