Под ударом (СИ)

— Подарки мои при вас?

Рапортую:

— Так точно! Только… неужели всё так плохо?

Крёстный на это помялся, задумался, ответил с сомнением:

— Да нет… не всё… но так мне спокойнее. А теперь докладывайте: в каком режиме подарки?

Я надеваю очки, но крёстный командует:

— Даша первая!

Короче, докладываем, что всё на предохранителе и случайный выстрел исключён. Крёстный остаётся доволен, но мы уже и подъехали, несмотря на нарочито неспешный темп движения. А подъехали мы, если я конечно не сильно ошибаюсь, к тому месту, где когда-то стоял филиал Третьяковки на Крымском валу. Сейчас тут стоит помпезное здание этажей в десять и называется: «Главная Императорская галерея изящных искусств». Здесь выставляют живопись, скульптуру, продукты прочих визуальных искусств, аналогов которым в XXI веке ещё не было, здесь же крупный научный центр, занятый археологией и реставрацией, здесь же и учебный, готовят будущих художников, архитекторов и тому подобное. Вплоть до модистов.

Кортеж остановился у парадной лестницы, охрана распахнула дверцы нашего лимузина и царская чета выбралась наружу. Следом высыпали и мы. Так, в колонну по три и прошли внутрь: Император со своими дамами и мы, Даша в центре, а мы с Гришей по бокам. И я, наконец, смог узнать: на какое, собственно мероприятие нас привезли? Оказывается, на развлекательно-образовательное, познакомить подрастающее поколение, то-есть нас с Дашей, с лучшими образцами изящных искусств за последние лет пятьсот. Экскурсоводом по такому случаю вызвался сам директор галереи, мужик, кстати, реально толковый, своё хозяйство любит и от всего этого искусства конкретно фанатеет. И начал он немного не по программе, видать хотел похвалиться доставшимися ему раритетами. Заведя нас в подвал он отпер тяжёлую дверь и мы оказались в небольшом бункере, на стенах которого висели, упакованные в стеклянные ящики, несколько заметно выцветших и облезлых картин.

— Молодые люди! В этот зал мы мало кого пускаем, здесь мы храним самое ценное, что есть в нашей коллекции! Эти картины были созданы ещё до Тёмных веков!

Я присмотрелся. На одном… не знаю как это назвать, но явно не холст, похоже, краску перенесли на какую-то другую подложку, так вот, на этой картине угадывался мужик, стоящий на броневике времён Первой Мировой. Не иначе, как Ленин! На другой… Даная Рембранта, изрядно покоцаная, но всё ещё узнаваемая. Не то, чтобы я такой знаток искусства, но вокруг этой картины крутилось столько хайпа, сначала от того, что какой-то шизик полил её серной кислотой, а потом, когда её после реставрации вернули в музей, тоже хайпанули. Вот она мне конкретно и запомнилась. И хотя поливали её кислотой когда я был совсем мелкий, но вторая волна шумихи случилась когда я уже заканчивал школу.

Ещё несколько картин не представляли из себя ничего выдающегося: какой-то пейзаж, какие-то люди что-то делают… Ничего, за что могло бы зацепиться сознание. А ещё мне вдруг стало обидно: столько всего было понарисовано, красиво, хорошо, столько славных имён и… всё прах… Может хоть на фотографиях что осталось? Этот вопрос я и озвучил.

— О! Юноша! Вы понимаете ценность искусства! — радостно воскликнул наш гид и тут же погрустнел: — Но, увы, вы уже должны понимать, изображение, копия, даже очень качественная голограмма, это одно, а реальное произведение искусства, которое несёт эмоциональный заряд, вложенный в него автором, это совсем другое. Вы, как эмпат, должны это особенно чувствовать.

На последнее я заметно забеспокоился: не люблю, когда мои тайны так легко раскрывают:

— Разве это так заметно?

Директор галереи меня успокоил:

— Не для всех, князь. Но среди сотрудников галереи очень много эмпатов, профессия, как вы понимаете, требует.