Под угрозой

И мы хватали. Обжигались, дули на пальцы, опять хватали, кидали в ведро. Тут подплыло целое вареное семейство. И Дик — для быстроты, что ли — решил зачерпнуть всех сразу ведром.

Я как раз смотрел в другую сторону. Раздался визг. Это Дик верещал, как поросенок в мешке. Плясал в воде, хватался за бревна и вопил: «Помоги, помоги же!»

Помню, я даже удивился. Подумаешь дело, оступился, искупался. Даже руку подал ему не сразу, но, подавши, сам чуть не завизжал. Вода была как кипяток. Бедный Дик сам чуть не сварился в нашем заливе.

В общем, он обварил себе ноги, а я руки, потом уже, когда вылавливал ведро. К острову мы потеряли интерес, побрели домой унылые. Дик плелся раскорякой, хныкал, ругал меня растяпой, а я все дул на обожженные пальцы и молчал, губы были заняты. Одно утешало меня: Дика все-таки я вытащил. И не визжал, как поросенок, хоть и моложе на два года. Интересно, что скажет Мэри, когда узнает.

Вдруг прямо перед нами тормозит машина, дверца распахивается, и оттуда вываливается ма. Бежит, растопырив руки, и кричит: «Фин! Фин!» Чувствую будет трепка. И ведро ей сую: «Ма, я крабов ловил. Во сколько! На обед хватит». А она ведро толкает, вертит меня, ощупывает, целует, треплет за уши и свое голосит: Фин да Фин!

Оказывается, ей соседки сказали, что на заливе два мальчика сварились заживо. И она, конечно, догадалась, что это мы с Диком, больше некому.

Дома я должен был рассказать отцу все по порядку; как под землей ворчал гром, как повалил бурый дым, как родился остров из земной запекшейся крови, как его поливали огненным сиропом. И опять как ворчал гром… Об одном я умалчивал: как Дик визжал поросенком. Взрослым нельзя было сказать такое, в другой раз из дому не выпустят.

— Подумай: проткнули землю и сделали остров. За какой-нибудь час! удивлялся па. — Голова у этого русского! Вот какие дела рождаются от дружбы!

А ма говорила:

— Большое дело — остров. Мало ли островов в море. Лучше бы они придумали, как мальчиков не обваривать.

А Диков па сказал, что он подаст в суд и взыщет убытки: десять тысяч долларов за вареные ноги Дика. И на эти деньги купит сушилку для фруктов.

В общем, только после обеда я улучил минуту, бочком-бочком и через дорогу — к Конолли. Надо же было Мэри рассказать. Интересно, что она скажет, когда узнает.

Бегу и слышу голос. Не Мэрин, мальчишеский:

— И тогда Фин завизжал, как поросенок в мешке. Испугался, кричит, молит: «Батюшки, Дик, спаси, вытащи меня. Ну, я нагнулся, схватил глупенького Фина за волосы…»

— Фин! Куда девался этот проклятый мальчишка? А телят я должна поить? Все я одна!

В телятнике пахло молоком и навозом, телята смотрели на меня глупыми и добрыми глазами, тыкались в руки слюнявыми мордами. Я гладил их и с горечью думал о человеческой низости. О лживости некоторых… и о доверчивой слепоте других.

Одно утешало меня: землетрясение отложено… но через три недели оно состоится. И крыша у Конолли рухнет, я прибегу, схвачу погибающую Мэри… и тогда она поймет, наконец, кто кого вытягивал за волосы.

Но я вынесу ее и удалюсь с горькой усмешкой, гордый, непонятый, неоцененный.

И она останется на дороге с протянутыми руками.

Глава 15

Большая игра в Калифорнии!

Три человека против подземного ада!!!

— Совсем не волнуюсь, — сказал Мэт. — Чертовски устал и мечтаю выспаться.

Семеро ученых из Беркли заявили: «Для людей науки недостойно заниматься гаданием об исходе легкомысленной авантюры. Мы неоднократно указывали на грубые ошибки Грибова. Вполне вероятно, что они приведут к катастрофе, сегодня или в ближайшем будущем. Молите бога, чтобы он не разгневался на дерзость смертных».

Из калифорнийских газет за ноябрь 19… года

Привезти с военных складов атомные заряды — двое суток.

Сменить им оболочку, поместить в узкие стаканы, способные пройти в скважину — двое суток.

Осторожно спустить на самое дно скважины — еще двое суток.

И полдня на проверку. Неделя из выигранных трех недель.

Всю эту неделю подземный чайник поливал новый остров огненным чаем. Остров рос вширь и ввысь, перерос буровую вышку, перерос косогор и сосны на косогоре. На глади залива возник черный утес. Днем он казался черным, а по ночам слегка светился, как догорающий уголь. Пар стоял над водой, в заливе возобновился купальный сезон.

Так продолжалось до 18 ноября — решающего дня схватки.

Утром, без четверти девять, к бетонно-стеклянному зданию штаба на окраине Сакраменто подъехали три черные машины. Прибыли Мэтью, Грибов и Торроу — три рыцаря, вступившие в поединок с землетрясением.