Под властью пугала

– В былые времена люди, стремясь сосредоточиться на духовном, трансцендентном, постились, уходили в пустыню, уединялись в пещерах, умерщвляли плоть… Сейчас утверждают противоположное – мыслить об отвлеченных предметах способен лишь человек сытый и обеспеченный всем необходимым. А по-моему, и то и другое ерунда. Первые, намучившись, приходят к выводу, что жизнь не стоит и грота, а вторые, даже не вкусив жизни как следует, тоже объявляют, что она ничего не стоит.

– Конечно, не стоит мучиться, чтобы прийти в конце концов к неверному выводу, – сказал Хаки. – Поэтому я пустынников не одобряю, но и современных философов тоже, и все-таки второй путь вернее, ведь так?

– Опять в философию ударились? – вмешался Хамди.

– У нас в деревне был один ученый, – начал Тими. – Звали его Козма. В Афинах учился. Умный был, ничего не скажешь. Так вот он каждую недолго ходил на кладбище. Придет, сядет и сидит там часа два. «И чего ты, Козма, ходишь на кладбище? – спрашивают люди. – Ведь у тебя там никто из родственников не похоронен». – «Неважно, – отвечает, – человеку полезно иногда посидеть на кладбище, о смерти подумать. Это делает его лучше, очищает от скверны».

– Правильно говорил, – одобрил Хайдар. – Вот умер дед Ндони, а мне теперь так горько становится, что мы мало ему помогали, ведь могли бы и больше. А если б мы не ладили, если бы разругались?

– Здесь ни одного не найдешь, кто бы хоть раз поссорился с дедом Ндони, – сказал Тими. – Хороший он был. Это сразу было видно, как на него посмотришь.

– Недаром говорят: лицо – зеркало души, – вставил Хамди.

– Если бы это было так, – возразил адвокат, – то сколько красавцев стали бы уродами.

– Он был страдалец, – заметил Хайдар.

– Кончились теперь его страдания. Так что правильно у нас делал один старик, – снова вспомнил свою деревню Тими. – Нищий был, а ничего-то ему не нужно было, ни денег, ни одежды, ничего. Знаете, как он говорил: «У меня все есть. Солнышко меня греет, цветочки вон цветут, детишки гомонят, по ночам звезды светят… Друзья есть верные, не бросают меня, хоть люди надо мной и смеются… А самое главное, видишь, какой мир наш большой и лет человеку отпущено много…»

– Это все относительно, – сказал Хаки.

Прошел и этот печальный день. Тюрьма снова погрузилась в свои обычные заботы.

В последних числах мая выпустили Хамди. Его вызвали к начальству и сказали, чтобы готовился к выходу из тюрьмы. Покончив с формальностями, Хамди вернулся в камеру за вещами. Взял он лишь носильное белье. Стали прощаться.

– До свидания, Хайдар! – Добрый горец пожал ему руку, притянул к себе.

– Не забывай нас, Хамди!

– Никогда не забуду, Хайдар. До свидания, Халим. Будьте все здоровы, друзья! До свидания, Лёни!

Они проводили его до выхода, постояли, пока он вышел, помахав им рукой, и возвратились в камеру, молчаливые и подавленные, как в день смерти деда Ндони.

– Странно, радоваться надо, а мы грустим, – сказал адвокат.

– Нет, мы рады за Хамди, только жаль расставаться, – пояснил Хаки.

– А по-моему, мы просто эгоисты: расстроились, что не нас освободили.

– Ничего, и нас освободят.

– Вас-то да, а вот меня вряд ли.

– Выпустят и тебя, джа Хайдар.

– Вряд ли, Халим.

– Да тебе всего два года осталось!

– Я боюсь того дня, когда меня выпустят.

– Почему?

– Тот, кто меня сюда посадил, наверняка будет меня подстерегать.

– Неужели он такой подлый?

– Да уж от него благородства не жди.

– И как это ты оставил в живых этого зверя…

– Мы с Лёни поторопились. Вроде оба не из робкого десятка, да вот ума не хватило, – улыбнулся Хайдар.

Лёни уже знал, что в тюрьму Хайдара Кочи привела родовая вражда с Абазом Купи.[82] Однажды Хайдар выстрелил в него на базаре в Круе, но попал в жандарма, бросившегося к нему. Сам Абаз спрятался под стойку в кофейне. Жандармы открыли стрельбу. Раненого Хайдара разоружили. За ранение жандарма его приговорили к восьми годам тюрьмы.

VII

Нуредин-бей вылез из машины и осмотрелся. Шумели сосны, в лицо пахнуло свежестью. Он глубоко вдохнул, и в легкие хлынул чистый воздух.

Действительно очень красивое место. Недаром его высокое величество приезжает сюда каждое лето отдохнуть после морских купаний в Дурресе.

Остальные приглашенные, во фраках, цилиндрах и котелках, стояли кучками, разговаривая, на поляне у родника. Трое жандармов отталкивали подальше от господ любопытных крестьян, которым непременно хотелось посмотреть, что тут происходит.

Все было готово, но дело застопорилось из-за королевского духового оркестра. Он отправился сюда еще вчера на военном грузовике, да, видно, застрял где-то в пути.

Нуредин-бей подошел к министрам.

– Bonjour, – поздоровался он с министрами.

– Bonjour.

– Почему не начинаем, господин министр?

Господин Муса Юка, нахмурив брови, неохотно ответил:

– Да эти чертовы дудочники еще не приехали.

– Да вот они! – воскликнул кто-то.