Под влиянием

Эта пятница все изменит. Лето выдалось жарким, и они запланировали поездку к озеру Дьюи. Немного веселья, чуть-чуть пива, может, они даже искупаются разок или два, а ночью лягут в одну палатку и займутся делом. Если, разумеется, Лиззи поедет. После исчезновения младшенького мамаша Смит никуда ее не выпускает. Но он все время звонит ей по телефону и говорит что-то вроде «не раскисай», «все будет хорошо», «мелкий найдется». Так делают хорошие парни. А он был одним из таких, не иначе.

***

Лиззи готовила ужин, и пока вода в кастрюле закипала, она решила загрузить стиральную машину. Проходя через гостиную, она старалась не смотреть на мать и искренне надеялась, что та с ней не заговорит. Каждый раз, когда Оливия открывала рот, из него извергался поток претензий. Лиззи она напоминала кошку, отрыгивающую колтун шерсти. Вот кошка падает на ковер, у нее начинаются спазмы, она вся трясется и наконец вываливает нечто вонючее, мерзкое и склизкое. А потом смотрит на тебя выжидающе, когда ты это уберешь.

Оливия каждый день сидела на диване в одной и той же позе: скрестив руки на коленях, голова повернута в сторону окна. Весь ее образ выражал глубокую скорбь, она как будто носила траур, не нося его. Иногда Лиззи хотелось кричать: «Он не умер! Хватит вести себя так, словно его нет в живых!». А ее мать словно застыла во времени. Она почти не шевелилась и не разговаривала, но стоило Лиззи пройти мимо, и, если ее лицо при этом не было достаточно грустным, Оливия упрекала ее в безразличии к брату или равнодушии к ней самой.

– Как ты можешь сидеть здесь и заниматься своими делами? Я не понимаю, в кого ты выросла такая холодная и грубая. У тебя нет сердца, Лиззи.

Однако Лиззи стойко сносила ее оскорбления. Она взяла на себя все обязанности по дому, включая готовку, стирку, уборку, уход за пожилым Максом и стрижку газона. Выходить ей разрешалось только во двор в дневное время. А когда она позволяла себе прилечь на траву и расслабиться, слушая музыку или читая книгу, мать появлялась у окна и стучала в него. Ее не было слышно, но по губам ясно читалось: «У тебя нет сердца, Лиззи». Она не могла больше обратиться к дочери, не критикуя ее. Лиззи была для нее виновата уже в том, что оставалась живой и здоровой, пока ее брат «неизвестно где». Никто не имел права продолжать жить, пока мальчик не вернется домой. Лиззи старалась не разговаривать с ней и лишний раз не попадаться на глаза, но когда Оливия не сидела на диване в привычной позе, она пыталась контролировать каждый шаг дочери, надеясь найти подтверждение ее безразличия. Она подкрадывалась со спины, наблюдала из-за угла, притаивалась у окна, подслушивала у двери комнаты, не играет ли музыка, даже контролировала телефонные звонки. Ей хотелось сделать дочь своей тенью: тихой, незаметной, полной скорби. Другое поведение не поощрялось.

У Лиззи совсем не оставалось места, где можно было побыть собой. При матери она носила маску твердости и спокойствия, а ночью позволяла себе плакать в подушку. Она не знала, вернётся ли брат домой, жив ли он вообще, и боялась, что теперь будет пленницей в своей душной тюрьме до скончания века.

Лиззи прошла через комнату и увидела краем глаза, как мать провожает ее взглядом. Она загрузила стиральную машину и собралась вернуться на кухню, чтобы кинуть макароны в воду, но на проходе резко появилась Оливия, и Лиззи еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от испуга. Мать это заметила и разозлилась.

– Ты ни разу не спросила сегодня, как я себя чувствую.

Это был не вопрос, а утверждение. Ее строгий тон не терпел возражений.

Лиззи смотрела испуганным взглядом, не зная, что сказать. Дорога была отрезана, и она находилась в ловушке. Просто стояла там, боясь посмотреть матери в глаза. Она не понимала, почему ей все время пытаются навязать чувство вины за то, что Ричи пропал. Она ведь ничего плохого не сделала. Но у Оливии было свое мнение на этот счет. Спустя несколько секунд Лиззи, растерявшись, тихо сказала:

– Мне надо на кухню, я забыла посолить воду.

Оливия была выше всего на несколько сантиметров, но сейчас она казалась огромной и безобразной, как большая обезьяна, сбежавшая из зоопарка и готовая атаковать.

– Ты такая же черствая, как твой отец. С такой же придурью.

Ее цель – уничтожить и растоптать препятствие перед собой, а затем перешагнуть, словно чью-то блевотину.

– Я с тобой разговариваю! Посмотри на меня!

Лиззи попыталась обойти ее, но безуспешно.

– Дрянь! Бессердечная дрянь!

– Хватит, мама, – сказала Лиззи. – Я понимаю, ты расстроена, но не разговаривай так…

– Ох, ты понимаешь! Она понимает! – Оливия развела руками, как будто вокруг них были невидимые зрители.

– Ты могла бы хоть раз подойти ко мне, обнять, сказать: «Мамочка, не плачь». Но ты такая же дуреха, как отец. Вы оба холодны как лед. Вам плевать на всех, кроме себя, – удовлетворенная, она развернулась и вышла в гостиную, а Лиззи вернулась на кухню.

Если я не выйду из дома хотя бы ненадолго, я просто свихнусь. Она невыносима.