Под вуалью

— Давным-давно здесь, вероятно, жила любимица гарема, — Нанетт указала на узкие окна, ниши под ними, где девушка могла тайком наблюдать за своим господином, когда он был во дворе. — То были времена женского заточения на Востоке. Хозяин дома давал своей любимице цветную вуаль — это был знак того, что ночью он хотел быть с нею.

— Однако, как ужасно, если хозяин не был привлекательным, — Рослин опустилась на колени в одной из ниш под окном и сквозь резную решетку смотрела во двор. — Интересно, а бывали ли случаи, когда девушка отказывалась от сомнительной чести быть любимицей господина?

— Сомневаюсь, дорогая, — усмехнулась Нанетт. — Здешний ага. говорят, был красив собою, а потому, полагаю, наложницы боролись за право получить вуаль и провести с ним ночь. Эти вуали были дополнением к их повседневной одежде. Возможно, у любимых наложниц было что-нибудь еще в дополнение у вуали.

Рослин повернулась к Нанетт, в глазах у нее горели огоньки.

— Я понимаю, почему Тристан захотел написать оперу о Дар-Эрль-Амре. Волшебство здесь витает в воздухе.

Под ветвями огромного дерева в саду произошло так много разных событий.

Нанетт внимательно смотрела на Рослин, сидящую на подушках у окна. Луч солнца золотил ее белокурые волосы, нежно оттеняя линию щеки.

— У тебя богатое воображение, дитя мое, — задумчиво сказала она.

— Должно быть, — согласилась Рослин.

— А вот у Арманда его было очень мало, — сказала Нанетт, быстрым шагом подошла к шкафу и рывком открыла его. Там висело с полдюжины платьев для молодой девушки, несколько блузок веселеньких расцветок, а также несколько пар узких ярких шаровар. Нанетт протянула руку и из самой глубины вытащила два белых свертка.

— Это твое приданое, его нам прислали из лондонского магазина, пока ты находилась в больнице. — Бабушка Арманда посмотрела на Рослин долгим внимательным взглядом. — Должно быть, мой внук собирался здесь, в Дар-Эрль-Амре, отпраздновать свадьбу.

Рослин не отводила глаз от белого кружевного платья, которое Нанетт держала в руках.

— Вместе с платье была еще маленькая шляпка, украшенная жемчугом, и пара белых туфель. Дуэйн настаивал на том, что нужно как можно быстрее показать тебе эти вещи.

Рослин встала и подошла поближе. Она хотела потрогать платье. Было ощущение, что она что-то вспоминает… И хотя ничего определенного она вспомнить так и не смогла, но ей казалось, что однажды она уже прикасалась к этой кружевной материи, она уже видела это платье с лифом в форме сердца. Нанетт также показала ей шляпку и туфли.

Они показались ей до боли знакомыми.

— У меня… У меня… были платья, вам не следовало беспокоиться… — сказала она дрожащим голосом.

— Ты сильно похудела, пока была в больнице, — Нанетт убрала свадебное платье обратно в шкаф, вместе со шляпкой и туфлями. Показывая на дневные и вечерние туалеты, она сказала:

— А эти придется немного ушить, так чтобы они тебе были впору. У меня есть швейная машинка, а моя служанка, которая делает это мастерски, об этом позаботится.

— Благодарю вас, мадам.

— Нанетт! — Неожиданно маленькие украшенные кольцами пальчики мадам Жерар сжали щеку Рослин. Под заостренными скулами были впадины. — Ты должна поправиться, Рослин. Ты худа, как цапля, одни глаза на худющем лице. Тебе было больно смотреть на свой свадебный наряд?

— Вам это тоже было нелегко, Нанетт.

— Конечно, нелегко. Дуэйн был совершенно прав. В Дар-Эрль-Амры больше ничего нет, что могло бы напомнить тебе о прошлом. Свадебное платье и маленькая шляпка, украшенная жемчугом, показались тебе знакомыми, не так ли? В тебе что-то шевельнулось, да?

Рослин кивнула.

— Я знаю, хотя и не помню, что эту шляпку я примеряла. Кажется, тогда со мной была Джульет Грэй. Мы даже вроде бы шутили по поводу ее шляпки.

— Бедняжка Джульет погибла, — скорбно произнесла Нанетт. — Иншаалла! Тебе часто придется это слышать, дитя мое. Арабы говорят, чему суждено быть, того не миновать. А теперь я тебя оставлю, а ты отдохни. Рядом с кроватью у тебя колокольчик. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони, и к тебе придет кто-нибудь из слуг. Ягуб знает несколько языков, так что с ним проблем у тебя не будет.

Ярко-красная дверь закрылась за Нанетт, а Рослин все продолжала стоять перед зеркалом шкафа, вглядываясь в странное, слегка затуманенное отражение. Было такое впечатление, что у нее на лице была надета маска, как если бы оказавшись на маскараде, не только окружающим, но и ей самой, не было до конца известно, кто же она.

Она подошла ближе к зеркалу и, не мигая, смотрела на совсем незнакомое отражение. В ее серых глазах все еще оставался испуг того утра в больнице, когда она впервые осознала, что не помнит, кто же она. Она плакала от отчаяния, слушая доктора, который рассказывал ей, что ее заболевание носит временный характер, и что со временем к ней обязательно вернется память.

Но как это было ужасно — не помнить ничего, кроме обрывочных картинок катастрофы: пламя, скрежет металла, крики… Говорят, она спаслась чудом. А боль от потери любимого должна была стать более терпимой со временем.