Под защитой сказки (СИ)

Но даже его гнева сейчас хватило лишь на то, чтобы разбить окно и обрушить тяжелую ткань штор, и торгашей не остановило даже это. Он был безмолвным призраком полузабытой легенды, которую кто-то нашел, выкрал из морских глубин, поднял со дна, где ей следовало покоиться – и попытался продать, оставив обломки и фрагменты, рассеянные по миру.

Развлечение. Дорогая безделушка.

В нее превратился даже Сильмарилл, который Валар считали бесценным даром для смертных.

«На кого ты понадеялся, Манвэ? На них? А вы, алчущие света и надежды, может, хоть на мгновение поймете, каково быть в вашем прекрасном мире – мной».

Его латы – любимые когда-то, те самые, что Майрон сделал ему давным-давно и покрыл переливчатым черным золотом, искрящимся в свете факелов, как желтые угли в костре, ушли какому-то коллекционеру.

И этот же ублюдок купил сабли Майрона. Поставил их в огромный зал вместе с его доспехами – и пошел хвастаться удачным приобретением.

«А твою жизнь я превращу в пытку. У тебя есть семья, коллекционер. Я видел ее. Я напугаю до смерти твою дочь и едва слышной песней созову ядовитых змей в постель твоей жены, и ты проклянешь тот день, когда решил купить то, что не продается».

Огромный зал, в котором держали коллекцию, напомнил ему кладбище. Мечи и доспехи – все они носили внутри почти угасшее эхо, которое Мелькор различал, будто далекое пение на множестве языков. Здесь были, словно куклы со стеклянными глазами и чучела, маленькие погибшие корабли и наколотые на булавки бабочки. На стене висел треснувший алый щит с гербом в виде золотого льва. Был клинок, который держала мраморная женская рука, будто протягивая его из стеклянной водной глади.

Он остановился возле неприметного золотого кубка.

«Чаша Изольды».

Кем она была? И кто она была до того, как затихла здесь, в этой глуши?

Кладбище, где умирали существа вроде него, потому что превращались в развлечение. Крики их, запертых в этом доме, слышались все тише – и замолкали навсегда.

«Не та игрушка, человек. Я – не игрушка».

Сабли Майрона, украшенные рубиновыми волчьими головами, покоились на подставке у окна.

«Но ты-то. Неужели и ты меня не слышишь?!»

За окном глубокой ночной синевой куталось небо, и в нем просыпались звезды.

«Звезды. Твоего голоса тут тоже не слышно, Тинталлэ. Хоть что-то».

Когда за спиной раздались шаги, Мелькор резко обернулся – будто живой.

Сколько лет они не виделись? Или, может, веков?

Майрон. Тень ледяного золота, подсвеченная отблесками раскаленного железа из кузниц и брызгами крови. Ручной зверь.

«Может быть, и другие – тоже проснулись? Но где они?»

Он пошатнулся, озираясь сонно: слишком живым, слишком материальным жестом.

«Ты всегда так делал. Там – всегда».

А потом увидел его.

- Это ты? – голос прозвучал неожиданно сильно, но легко. – Правда – ты?

- Я, - Мелькор смотрел на него, не мигая. И повторил, уже мягче и словно твердо уверенный в сказанном. – Я.

Майрон замер, колеблясь неуловимое мгновение. Но стоило ему минуть – он быстрым шагом пересек залу, раскрывая руки навстречу Мелькору.

Объятие оказалось настоящим. Может быть, из-за того, что они, призраки в здешнем мире, все же могли касаться друг друга.

- Я все знаю, - Майрон говорил тихо и быстро, глядя ему в глаза. – Я знаю, что они сделали. Я услышал тебя – и проснулся. Я видел Фелагунда и его сестру. Их забрали другие. А кто еще – не знаю.

«Значит, услышали».

Мелькор не успел ни обрадоваться, ни разгневаться. Их прервали шумные шаги и голоса – а потом в зал, мимо них, незримых, прошла компания мужчин, ведомая тем коллекционером, который владел домом.

Майрон рядом с ним ощерился, словно зверь. Сцедил холодным ядом:

- Я убью их.

Мелькор молча кивнул, глядя на то, как люди, не замечая их, изливали по зале многословные и бессмысленные похвальбы самим себе и своему богатству – состязались в том, какие вазы стоят в их домах и какие платья носят их жены, и более всего хвастался хозяин дома.

Ему надоело.

Он изо всех сил топнул ногой по деревянному полу – и стойка со шпагами и мечами в дальнем углу зала обрушилась, треснув пополам. Мужчины отшатнулись, и разговор смолк.

- Пошли вон, - Мелькор не рассчитывал, что его услышат, но хозяин дома побледнел и принялся озираться, будто до ушей его гостей и впрямь долетели эти слова. – Это не принадлежит тебе, ничтожество, ни за какие деньги этого мира.

Может быть, и не так громко. Но Мелькор знал, что слабый шепот, звенящий на грани понимания в ушах, может быть еще страшнее, чем крик.

Эрухини в Ангбанде всегда пугались его сильнее.

Он порадовался, когда люди оставили их.

Джон Малкольм Уотерхауз слыл известным коллекционером оружейных диковинок в Уэльсе. Инцидент с обрушившейся стойкой для оружия был досадным, но не первым – множество вещей, которые он покупал, обладали… яркой историей.

Он проснулся среди ночи так, словно что-то ткнуло его в бок. Духота в спальне стояла страшная: жар, как в разгар апреля в Индии.

И страх. Необъяснимый давящий ужас был похож на воду, пролитую на голову – он не боялся и умом понимал, что дома бояться нечего (не джунгли же, право слово!), но страх не проходил.