Под знаком черного лебедя

– Этот-то? Не-а! Мы между Пиг-лейн и карьером. Знашь, где цыгане по осени стоят. Весь этот лесок площадью всего несколько акров, пмашь. От силы два-три футбольных поля. Не дебри Амазонки. И не Шервудский лес.

– В деревне есть один парень, Росс Уилкокс. Он был на льду тогда, зимой, когда вы меня нашли рядом со своим домом…

У очень старых людей лица становятся как у маппетов. Бесполыми. А кожа – прозрачной.

Щелкнул термостат, и загудел обогреватель.

– Ну, ну… – пробормотала миссис Греттон. – Ну, ну…

– Я этого никогда никому еще не рассказывал. Даже Дину, это мой лучший друг.

В желтой комнате пахло лепешками, склепом и ковром.

– В ноябре на Гусиной ярмарке я нашел бумажник Уилкокса. В нем была куча денег. Буквально куча. Я знал, что это его, потому что там была его фотография. Но, вы понимаете, Уилкокс меня травил весь год до этого. Местами жестко. Садистски. И я оставил бумажник себе.

– Так и бывает, – пробормотала миссис Греттон, – так и бывает…

– Уилкокс был в отчаянии. Это были деньги его отца, а отец у него бешеный псих. Из-за того что Уилкокс так испугался, он поссорился со своей девушкой. Тогда его девушка пошла с Грантом Бёрчем. Тогда Росс Уилкокс угнал мотоцикл Бёрча. Брата Бёрча. Помчался как бешеный, и его занесло на перекрестке. Потерял… – это я мог выговорить только шепотом, – потерял полноги. Ноги. Понимаете? Это все я виноват. Если бы я… сразу отдал ему бумажник… он бы сейчас ходил. Когда я в прошлом году тащился, хромая, к вашему дому, это было ужасно. Но Росс Уилкокс… у него теперь нога обрывается… таким… пеньком…

– Спать пора, – пробормотала миссис Греттон, – спать пора…

В окно был виден двор и дом, где живет строитель Джо с семьей. По двору вперевалку бежала похожая на крокодила собака с гигантским красным лифчиком в ухмыляющейся пасти.

– Зигги! Зигги! Поди сюда сейчас же! – За собакой, пыхтя, неслась сердитая великанша.

– Зигги! Зигги! Поди сюда сейчас же! – За великаншей неслись двое маленьких детей.

А что, если внутри маразматической миссис Греттон сидит другая, полностью вменяемая, и судит?

– Иногда мне хочется пробить копьем оба виска, чтобы больше не думать о том, как я виноват. Но потом я думаю: не будь Уилкокс такой сволочью, я бы сразу отдал ему бумажник. Кому угодно отдал бы. Кроме разве что Нила Броуза. Прямо вот так сразу: «Эй, дебил, смотри, что ты потерял». Глазом моргнуть не успеешь. Значит… значит, Уилкокс тоже виноват, правда ведь? И если считать себя виноватым во всех последствиях последствий последствий всего, что ты делаешь, то лучше вообще из дому не выходить? Значит, то, что Росс Уилкокс потерял ногу, не моя вина. Но на самом деле моя. Но на самом деле не моя…

– Аж посюда, – пробормотала миссис Греттон, – аж посюда…

Великанша поймала лифчик за один конец. Зигги держался за другой.

Дети визжали от восторга.

Я ни разу не запнулся во все время разговора с миссис Греттон. А что, если я запинаюсь не из-за Вешателя? Что, если я запинаюсь из-за другого человека! Из-за ожиданий этого человека. Что, если именно поэтому я прекрасно могу читать вслух в пустой комнате или в компании лошади, собаки, самого себя? (Или миссис Греттон – она, может, и слушает какой-то голос, но, скорее всего, не мой.) Что, если, когда меня слушает человек, у меня в уме загорается отрезок бикфордова шнура, как в мультике про Тома и Джерри? И если я не успеваю выговорить слово до того, как бикфордов шнур прогорит, динамит взрывается? Что, если я начинаю запинаться из-за стресса, вызванного шипением шнура? А что, если сделать этот шнур бесконечно длинным, так что динамит никогда не взорвется? А как?

Этого можно добиться, если мне будет искренне плевать на то, сколько времени готов ждать собеседник. Если я приведу себя в такое состояние, что мне будет все равно, Вешатель уберет палец с моих губ.

Щелкнул термостат, и обогреватель перестал гудеть.

– Сто лет ушло, – пробормотала миссис Греттон, – сто лет ушло…

Строитель Джо постучал о дверной косяк:

– Ну как, болтаете?

Рядом с моей курткой висела черно-белая фотография подводной лодки. Экипаж стоит на палубе, салютует. У стариков всегда бывают старые фотографии. Я застегнул молнию на черной куртке.

– Это Лу, ее брат, – сказал Джо. – Крайний правый в переднем ряду. – Джо приставил обломанный ноготь к одному из лиц. – Вот он.

От Лу было мало что видно – в основном нос и тень от носа.

– Брат? – Я кое-что вспомнил. – Миссис Греттон все время говорила, чтобы я не будил ее брата.

– Что, сейчас говорила?

– Нет, в прошлом году.

– Лу теперь, если и захочешь, не разбудишь. Его подводную лодку потопил немецкий эсминец – в сорок первом, у Оркнейских островов. Она, – Джо кивнул на миссис Греттон, – так и не оправилась, бедняжка.

– Боже. Вот же ужас.

– Война, – сказал Джо так, будто это отвечало на все вопросы. – Война.

Молодой подводник тонул в пустой белизне.

Нужно понимать, что, с его точки зрения, это мы тонем.

– Мне пора.

– Оки-доки. А я пошел обратно к своей гидроизоляции.