Читаем Под знаком черного лебедя полностью

– Тут телевизола нету, не видись? Я лыбачу. Пойдем посмотлим на лебедя.

– В Лужке Черного Лебедя нет никаких лебедей. Это уже вошло в поговорку.

– Чесется. – Подгузник сунул руку себе в штаны и принялся со смаком почесывать яйца. – Чесется.

На куст остролиста присел снегирь, словно позируя для рождественской открытки.

– Так что, Мерв, какую самую большую рыбу ты тут поймал?

– Ни лазу не поймал ни фига. В этом конце. Я лыбачу на длугом конце, у остлова.

– А там какую ты поймал?

– Там тозе ни лазу не поймал ни фига.

– А.

Подгузник глянул на меня полузакрытыми глазами:

– Один лаз поймал больсого зылного линя. Зазалил его на палочке на костле в саду. Глаза были вкуснее всего. Плослой весной. Или позаплослой. Или позапозаплослой.

Вопль сирены «скорой помощи» возник в голом лесу, как хрупкая безделушка.

– Кто-то умирает, наверно? – спросил я у Подгузника.

– Дебби Кломби повезли в больницу. Из нее лебенок лезет.

Грачи кр-кр-кричали, как старики, которые забыли, зачем пошли на второй этаж.

– Я сегодня уезжаю из Лужка Черного Лебедя.

– Есе увидимся.

– Наверно, нет.

Подгузник задрал одну ногу и выпузырил такой оглушительный пердеж, что спугнул снегиря.

Оранжевый поплавок недвижно сидел на воде.

– Мерв, ты помнишь ту киску, что нашел прошлой зимой? Мертвую, окоченевшую?

– Я не люблю «Кит-кэт». Только соколадные яйца с клемовой начинкой.

Оранжевый поплавок недвижно сидел на воде.

– Хочешь карамелек? Это «Ревень со сливками».

– Не-а. – Подгузник запихал пакетик в карман. – Не особенно.

Большое и непонятное пронеслось у нас над головами – так низко, так близко, что можно было коснуться пальцами, если бы я от испуга не скрючился на скамье. Я сначала не понял, что это. Планер? Я пытался уложить у себя в голове форму этого предмета. «Конкорд»? Ангел-мутант, упавший на землю?

Лебедь скользил вниз по наклонной воздушной полосе навстречу своему отражению.

Отражение лебедя скользило вверх по наклонной воздушной полосе ему навстречу.

За миг до столкновения огромная птица распростерла крылья и заработала перепончатыми лапами, как в мультфильме. На миг зависла в воздухе и плюхнулась животом на воду. Утки выразили недовольство, но лебедь замечает только то, что сам хочет. Лебедь сгибал и выпрямлял шею – точно как папа после долгого сидения за рулем.

Если бы лебедей не было на свете, они существовали бы в мифах.

Я распрямился. Подгузник за все это время даже не дернулся.

Оранжевый поплавок прыгал на сетке волночек и противоволночек.

– Прости, Мервин, – сказал я Подгузнику. – Ты был прав.

Разговаривая с Подгузником, никогда не скажешь в точности, куда он смотрит.

Одичавшие кусты, что когда-то окружали Дом в чаще, кто-то ровненько обрезал. Голые белые ветки лежали аккуратной кучкой на непривычном к свету газоне. Передняя дверь была полуоткрыта, а в доме громко долбили чем-то электрическим. Долбежка стихла. Из заляпанного краской транзистора неслась трансляция матча «Ноттингем форест» с «Вест Бромвич Альбион». В доме громко застучали молотком.

Кто-то расчистил садовую дорожку от сорняков.

– Есть тут кто?

В другом конце коридора появился строитель – с молотком в одной руке и зубилом в другой.

– Тебе чего, сынок?

– Я, это… извините за беспокойство…

Строитель жестом показал «минуточку» и выключил радио.

– Извините, – сказал я.

– Ничего. Клафчик с нас котлету делат. Аж ухи болят. – У него был какой-то инопланетный акцент. – Я так ли, сяк ли хотел передохнуть. Укладывать гидроизоляцию – чистое убийство. Дурень я был, что сам взялся.

Он сел на нижнюю ступеньку лестницы, открыл термос и налил себе кофе.

– Так чем могу помочь?

– Здесь… здесь жила старая дама?

– Теща-то моя? Миссис Греттон?

– Очень старая. Одета в черное. Седая.

– Она сама. Бабуля с семейки Аддамс.

– Ну да, вроде.

– Она переехала к нам в пристройку, прям чрез дорогу. Ты ее знашь?

– Я… – Вешатель перехватил «понимаю», – знаю, это очень странно звучит, но год назад я повредил щиколотку. Когда озеро в лесу замерзло. Был уже поздний вечер. Я кое-как дохромал сюда от озера и постучался в дверь…

– Так это был ты? – Лицо строителя озарилось удивлением. – Она тебе сделала эту, какевотам, припарку? Верно?

– Да. И оно по правде помогло.

– Еще б не помогло! Она мне так запястье вылечила пару лет взад. Диво дивное. Но мы с женкой были уверены, что тебя она выдумала.

– Выдумала меня?

– Она даже до инсульта немножко… танцевала с феями типа. Мы думали, ты один из этих ее… мальчиков-утопленников. С озера.

Последние слова он произнес зловеще, как в фильмах ужасов.

– О. Ну да. Она уснула к тому времени, когда я уходил…

– Эт на нее похоже! Наверняка она тебя заперла и все такое?

– По правде сказать, да, так что я ее даже не поблагодарил за лечение.

– Хошь, можь счас поблагодарить. – Строитель втягивал кофе наподобие пылесоса, так чтобы не обжечь губы. – Я не обещаю, что она тя вспомнит или хоть чо-нить скажет, но сегодня у нее хороший день. Вон, вишь желтый дом, сквозь деревья просвечиват? Эт наш.

– Но… я думал… этот дом в лесной глуши, далеко отовсюду…

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги