Под знаком черного лебедя

Дуран спас меня от Гэри Дрейка, так что я решил его простить.

– Так что, ты все-таки идешь? Искать туннель? Или снова смоешься куда-нибудь в одиночку?

– Я же ждал тебя здесь, чтобы снова пойти вместе! Скажешь, нет?

Следующее поле оказалось заброшенным. Оно шло вверх, и дальнего края не было видно за взгорком.

– Ты ни за что не угадаешь, кого я встретил, – принялся я рассказывать Дурану.

– Дон Мэдден, на тракторе.

Эх.

– Ты тоже ее видел?

– Она психованная. Заставила меня залезть на ее трактор.

– Правда?

– Ага! И устроила матч по армрестлингу. Ее нож против моей булки.

– И кто выиграл?

– Я, конечно! Чтоб я еще девчонке проиграл! Но она все равно забрала мою булку. И велела мне убираться с земли ее отчима, а то, мол, натравит его на меня, а у него есть ружье. Психованная.

Представьте себе, что вы ищете рождественские подарки в середине декабря, находите все, что надеялись получить, но на Рождество ваша наволочка оказывается абсолютно пуста. Вот именно так я себя почувствовал в этот момент.

– Ну что ж, я видел и кое-что другое, гораздо лучше, чем Дон Мэдден на тракторе!

– Да ну?

– Я видел Тома Юэна с Дебби Кромби!

– Не может быть! – Дуран осклабился. – Она сиськами светила?

– Ну…

Я совершенно отчетливо представил себе, как разойдется эта сплетня. Я расскажу Дурану. Дуран расскажет своей сестре Келли. Келли расскажет Рут, сестре Пита Редмарли. Пит Редмарли расскажет Нику Юэну. Ник Юэн расскажет Тому. Том Юэн приедет к нашему дому на своем «судзуки», завяжет меня в мешок и утопит в озере.

– Что «ну»?

– Нет, они только целовались.

– Что ж ты не задержался там подольше? – Дуран показал свой коронный трюк – достал языком до носа. – Может, увидел бы ее хозяйство.

Лиловые колокольчики роились в лужицах света, натекших через дыры в кронах деревьев. Воздух был пропитан их запахом. Дикий чеснок пах поджаренной харкотиной. Дрозды пели так, словно от этого зависела их жизнь. Птичья песня – это мысль леса. Она прекрасна, но мальчикам запрещено говорить «прекрасный», потому что это самое что ни на есть педиковое слово. Тропа сузилась так, что идти можно было только гуськом. Я пропустил Дурана вперед – пусть закрывает меня своим телом. (Даром, что ли, я много лет подряд читал «Уорлорд» – кое-каким методам выживания научился.) Так что когда Дуран вдруг остановился, я налетел прямо на него.

Дуран прижал палец к губам. Шагах в двадцати от нас на тропе стоял сморщенный, как черносливина, человек в бирюзовом халате. Человек-черносливина смотрел снизу вверх, со дна колодца, полного ослепительной яркости и жужжания, – мы поняли, что этот колодец состоит из пчел.

– Что он делает? – прошептал Дуран.

Я чуть не сказал «молится».

– Понятия не имею.

– Над ним дикий рой, – шепнул Дуран. – На том дубе. Видишь?

Я не видел.

– Он что, пчеловод?

Дуран сначала не ответил. У пчелиного человека не было никакой сетки или маски, хотя пчелы облепили его халат и лицо. У меня самого лицо от одного этого зрелища зачесалось и задергалось. У человека был бритый череп со шрамами, напоминающими электрические разъемы. Рваные туфли больше походили на тапочки.

– Не знаю. Проскочим мы мимо него, как ты думаешь?

– А если они отроятся? – Я вспомнил фильм ужасов про пчел.

Прямо в том месте, где мы стояли, от верховой тропы ответвлялась едва заметная тропинка. Нас с Дураном осенило одновременно. Он пошел первым – это не так уж смело, если опасность за спиной. Тропинка петляла, и вдруг Дуран встревоженно повернулся ко мне и прошипел:

– Слушай!

Пчелы? Шаги? Становятся громче?

Определенно!

Мы помчались, спасая свои жизни, проламывая одну волну ветвей за другой – восковая зелень и когтистый остролист. Коренистая земля качалась, кренилась и вдруг ринулась вниз.

Мы с Дураном плюхнулись на землю в укромном болотистом кармашке, задушенном портьерами плюща и омелы. Мы задыхались и не могли больше сделать ни шагу. Мне здесь не нравилось. В такое место душитель вполне может привести свою жертву, чтобы задушить и закопать. Такая это была стремная лощина. Мы с Дураном прислушивались – не гонится ли кто за нами. Очень трудно затаить дыхание, когда у тебя колет в боку.

Но пчелы нас не преследовали. И человек, который был с ними, – тоже.

Может, это сам лес решил напугать нас, чтобы развлечься.

Дуран с хрюканьем втянул сопли из носа в гортань и проглотил их.

– По ходу, мы оторвались.

– По ходу, так. Но где же тропа?

Мы протиснулись в дырку там, где в замшелом штакетнике не хватало одной планки, и оказались в нижней части бугристого газона. Там и сям торчали кротовины. С пригорка за нами наблюдал большой молчаливый особняк, из которого торчали башнеобразные штуки. Солнце цвета грушевых леденцов растворялось в наклонном пруду. Перегретые мухи устроили гонки болидов над водой. У сгнившей эстрады деревья на пике цветения кипели темными сливками. Вокруг особняка шло что-то вроде террасы, на которой стояли складные столы с кувшинами лимонада и оранжада. Просто так стояли. Мы смотрели, как ветер свалил пизанскую башню бумажных стаканчиков. Несколько штук покатилось по газону в нашу сторону. Вокруг не было ни души.

Ни души.