Под знаком черного лебедя

(Я даже не слышал про такую писательницу.)

– Нет.

– Ни даже Германа Гессе? – Она заметно разозлилась.

– Нет. – Тут я совершил ошибку, пытаясь как-то умерить ее негодование. – Мы на самом деле не проходим европейскую литературу…

– «Европейскую»?! Что, Англия теперь уехала на Карибские острова? Может, вы африканец? Или антарктидец? Вы и есть европеец, о неграмотная пубертатная мартышка! Томас Манн, Рильке, Гоголь! Пруст, Булгаков, Виктор Гюго! Это ваша культура, ваше наследие, ваш скелет! Вы даже Кафку не знаете?

Я дернулся.

– Я про него слышал.

– А это? – Она подняла и показала мне «Le Grand Meaulnes».

– Нет, но я знаю, что вы на прошлой неделе это читали.

– Это одна из моих библий. Я ее перечитываю каждый год. Вот!

Она метнула в меня книгу в твердой обложке, как «летающую тарелку». Книга больно стукнула меня.

– Ален-Фурнье – ваш первый истинный наставник. Он ностальгичен, трагичен, очаровабелен, он болит, и вы тоже будете болеть, а самое главное и лучшее, он правдив.

Я открыл книгу, и оттуда выпорхнуло облачко иностранных слов. Il arriva chez nous un dimanche de novembre 189…[16]

– Но она же по-французски.

– Прибегать к переводу между европейцами – невежливо. – До нее дошла нотка вины в моем голосе. – Ого?! Английские школьники в просвещенные восьмидесятые годы двадцатого века не могут читать по-французски?

– Ну, у нас в школе есть французский… – (мадам Кроммелинк жестом велела мне продолжать), – но мы только дошли до второй части учебника, «Youpla boum!»…

– Пффффт! Я в тринадцать лет свободно говорила по-французски и по-голландски! Я могла поддержать разговор на немецком, английском и итальянском языке! Ackkk, ваши учителя, ваш министр образования, для них недостаточно смертной казни! Это даже не наглость! Это младенец, слишком примитивный, чтобы понять, что его пеленка переполнена и воняет! Вы, англичане, вы заслуживаете правления Чудовища Тэтчер! Я проклинаю вас двадцатью годами Тэтчеров! Может быть, тогда вы постигнете, что говорить только на одном языке – это тюрьма! Хотя бы французский словарь и грамматика у вас дома есть?

У Джулии есть. Я кивнул.

– Так. Переведите первую главу Алена-Фурнье с французского на английский, иначе можете в следующую субботу не приходить. Автор не нуждается в том, чтобы провинциальные английские дети калечили его истину, но мне нужен доказатель, что вы недаром теряете мое время. Идите.

Мадам Кроммелинк вернулась к столу и взяла ручку.

Я снова сам себя проводил до двери. «Le Grand Meaulnes» я засунул под джерси «Ливерпуля». Изгнание из «Призраков» уже отправило меня в тюрьму непопулярности. Если я попадусь с французским романом, меня ждет электрический стул.

В последний день перед каникулами весь последний урок грохотал гром. К тому времени, как автобус доехал до Лужка Черного Лебедя, небо уже уссывалось. На выходе из автобуса Росс Уилкокс толкнул меня между лопатками. Я плюхнулся на задницу в лужу глубиной по щиколотку – там, где сточная канава разлилась. Росс Уилкокс, Гэри Дрейк и Уэйн Нэшенд просто обосрались от смеха. Девчонки под зонтиками вертели головами на длинных шеях, как гусыни, и хихикали. (Удивительно, как это девчонки постоянно оказываются с зонтиками, словно по волшебству.) Андреа Бозард все видела и, конечно, пихнула Дон Мэдден и показала на меня. Дон Мэдден просто завизжала от смеха, как это делают девчонки. (Я хотел обозвать ее стервой, но не рискнул. От дождя прядь дивных волос намокла и прилипла на гладком лбу. Я бы умер за то, чтобы взять эту прядь в рот и высосать из нее дождь.) Даже Норман Бейтс, водитель автобуса, один раз хохотнул, показывая, что ему смешно. Но от мокрости и унижения я страшно разозлился. Я хотел измочалить тело Росса Уилкокса и выдрать из него отдельные кости, но Глист напомнил мне, что Росс Уилкокс – самый основной пацан во втором классе и он, скорее всего, отвинтит мне обе руки и зашвырнет их на крышу «Черного лебедя».

– Ой, очень смешно, Уилкокс. – Я хотел обозвать его гадким словом, но Глист не дал – вдруг Уилкокс потребует драку один на один. – Дебильные шуточки…

Но на слове «шуточки» я вдруг дал петуха. И все это слышали. Новый заряд смеха разнес меня на мелкие кусочки.