Я выстучал ритм дверным молотком и под конец нажал на звонок. Дождевые черви усеяли булькающий газон, как выдавленные угри. Слизняки ползли вверх по стенам. С навеса крыльца текло. С капюшона моей куртки текло. Мама сегодня уехала в Челтнем разговаривать со строителями, так что я сказал папе, что, наверно («наверно» – это слово, которое выкидывает с места, как аварийная катапульта пилота), пойду к Алистеру Нёртону поиграть в электронный морской бой. Я не мог сказать, что иду к Дину Дурану, – после той истории с мистером Блейком считается, что Дуран на меня плохо влияет. Я поехал на велосипеде – если кто-нибудь попадется по дороге, можно просто крикнуть «Привет» и проехать мимо. А если идешь пешком, могут задержать для допроса. Но сегодня все смотрели по телевизору, как Джимми Коннорс играет с Джоном Макинроем. (У нас идет дождь, но в Уимблдоне светит солнце.) «Le Grand Meaulnes» я завернул в два пластиковых пакета из «Маркса и Спенсера» и засунул под рубашку. Вместе с моим переводом – я угробил на него кучу времени. За каждым вторым словом приходилось лезть в словарь. Даже Джулия заметила. Вчера она сказала: «А я всегда думала, что ближе к концу четверти задают меньше». Впрочем, я заметил нечто странное: стоило только начать, время так и полетело. Это в тыщу раз интереснее, чем «Youpla boum! Le français pour tous (French Method) Book 2», где рассказывается про Мануэля, Клодетту, Мари-Франс, месье и мадам Берри. Мне хотелось попросить мисс Уайч, нашу учительницу французского, проверить мой перевод. Но если я запятнаю себя позорным клеймом образцового ученика в таком девчачьем предмете, как французский язык, это окончательно погубит мой пошатнувшийся статус среднерангового пацана.
Перевод – это наполовину сочинение стихов, наполовину разгадывание кроссворда. Занятие не для слабаков. Сплошь и рядом слова оказываются не словами, которые можно посмотреть в словаре, а винтиками грамматики, которые скрепляют предложение вместе. Нужны годы, чтобы выяснить, что они значат. Но стоит один раз выяснить, и уже знаешь. Оказалось, что «Le Grand Meaulnes» – про парня по имени Огастен Мольн. У него есть аура, вроде как у Ника Юэна, которая действует на людей. Он живет в семье школьного учителя как квартирант, вместе с сыном учителя, Франсуа. От лица Франсуа ведется рассказ. Мы слышим шаги Мольна наверху еще до того, как видим его впервые. Просто потрясающая книга. Я решил попросить мадам Кроммелинк учить меня французскому языку. Настоящему французскому, не школьному. Я даже начал мечтать, как поеду во Францию (после того, как сдам выпускные экзамены). Французский поцелуй – это когда соприкасаются языками.
Прошло уже сто лет, а дворецкий все не шел. Даже дольше, чем в прошлый раз.
Желая приблизить новое будущее, я еще раз нажал на кнопку звонка.
Открыли немедленно – за дверью оказался розоволицый мужчина в черном.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Дождь усилился на пару делений.
– Здравствуйте.
– Вы что, новый дворецкий?
– Дворецкий? – Мужчина расхохотался. – Боже милостивый, нет! Так меня еще никто не называл! Я Фрэнсис Бендинкс. Священник церкви Святого Гавриила. А ты?
Я только сейчас заметил на нем священнический воротничок.
– О. Я пришел повидаться с мадам Кроммелинк…
– Фрэнсис! – Шаги простук-стук-стучали по деревянным ступеням. Уличные туфли, не домашние. Защелкал-зачастил женский голос: – Если это пришли проверять лицензию на телевизор, скажи им, что я весь дом обыскала, и, похоже, эти люди его увезли с собой…
Тут она увидела меня:
– Оказывается, юноша пришел в гости к Еве.
– Ну так ему, наверно, лучше пройти в дом? Во всяком случае, пока дождь не перестанет.
Сегодня в прихожей было мрачно, как в пещере за водопадом. С гитары облезала синяя краска – выглядело это как кожная болезнь. В желтой раме умирающая женщина в лодке скользила пальцами по воде.
– Спасибо, – умудрился выговорить я. – Мадам Кроммелинк меня ждет.
– Зачем бы это, интересно? – Жена священника не столько задавала вопросы, сколько тыкала ими в меня. – О! Ты, наверно, младшенький Марджори Бишемптон, пришел на спонсируемый конкурс по правописанию?
– Нет, – сказал я, не желая сообщать ей мое имя.
– В самом деле? – Улыбка у нее на лице выглядела пересаженной. – Тогда ты?..
– Э… Джейсон.
– А фамилия?
– Тейлор.
– Что-то знакомое… Кингфишер-Медоуз! Младшенький Хелены Тейлор. Соседи бедной миссис Касл. Отец – большая шишка в «Гринландии», верно? Сестра осенью едет учиться в Эдинбург. Я познакомилась с твоей матерью на прошлогодней выставке-ярмарке в общинном центре. Ей понравилась картина маслом, Истнорский замок, но, к сожалению, она за ней так и не пришла. Мы перечисляем половину выручки в «Христианскую помощь».
Извинений она от меня точно не дождется.
– Видишь ли, Джейсон, – сказал священник, – миссис Кроммелинк уехала, довольно внезапно.
Ох.
– А она с… – Жена священника вызывала у меня приступ запинания, вроде аллергии. Я застрял на слове «скоро».
– …«скоро вернется»? – Она улыбнулась, словно говоря «мне-то ты глаза не запорошишь»; я сгорал от стыда. – Вряд ли! Они уехали! Совсем-совсем!