Под знаком черного лебедя

Первая антикварная лавка называлась «Джордж Пайнс». Она располагалась далеко, на кольцевой дороге, зажатая между конторой букмекера и магазином спиртных напитков. Челтнем считается мажорским городом, но и в мажорских городах есть сомнительные кварталы. По дороге надо перейти грохочущий ржавый пешеходный мост. «Джордж Пайнс» вовсе не был похож на типичную антикварную лавку. Двери и окна забраны решетками. К запертой на замок двери скотчем приклеено объявление: «ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ 15 МИНУТ», но чернила стали совсем призрачные, и бумага поблекла. Другое объявление гласило: «Лучшие цены при ликвидации имений». Через мутное окно виднелись большие уродливые буфеты, какие стоят в домиках у бабушек и дедушек. Никаких часов, ни наручных, ни настенных.

«Джордж Пайнс» давно кончился.

Я пошел обратно и на мосту встретил этих двух парней. Моих лет, но в «мартенсах» с красными шнурками. На одном была футболка с эмблемой «Квадрофении», на другом – Королевских военно-воздушных сил. Парни грохотали в ногу, левой-правой, левой-правой. Смотреть парням в глаза – значит заявить, что ты так же крут, как они. У меня при себе было целое состояние наличными, так что я смотрел вбок и вниз, на текущую под нами выхлопную реку грохочущих грузовиков и медленных цистерн с бензином. Два мода приближались, и я знал, что они не встанут один другому в затылок, чтобы пропустить меня. Пришлось протискиваться, изо всех сил прижимаясь к раскаленным от солнца перилам.

– Огоньку не найдется? – хрюкнул в мою сторону высокий.

Я сглотнул:

– У меня?

– Нет, блин, у принцессы Дианы.

– Нет, извините. – Я покрепче вцепился в перила.

– Педик, – хрюкнул второй мод.

После атомной войны такие парни будут править всем, что останется. И это будет чистый ад.

Когда я нашел вторую антикварную лавку, время уже близилось к полудню. Арка вела на мощенную булыжником площадь под названием Хайтлодей-Мьюз. Вокруг Хайтлодей-Мьюз спиралью закручивались далекие вопли младенцев. Ветер раздувал кружевные занавески вокруг оконных ящиков с цветами. Обтекаемый черный «порше» лежал в засаде, ожидая хозяина. Подсолнухи наблюдали за мной от нагретой стены. Вот вывеска: «Дом Джайлса». Ослепительный свет дня маскировал полутьмой внутренность лавки. Дверь подпирал обвислый пигмей с плакатом на шее: «ДА, ОТКРЫТО!» Внутри пахло коричневой бумагой и воском. Было прохладно, как на камнях в ручье. За мутными стеклами шкафчиков – медали, бокалы, сабли. Валлийский комод размером больше моей спальни скрывал из виду дальнюю четверть магазина. Отсюда начинался царапающий шум. Он развернулся и оказался радиотрансляцией крикетного матча.

Звук ножа о доску для резки.

Я заглянул за комод.

– Блин, если б я знала, что выйдет такая размазня, купила бы вишни, – проворковала темноволосая американка.

(Она была вроде бы красивая, но слишком инопланетная, чтобы нравиться.) В липкой руке она держала красно-зеленый плод, по форме – как яйцо экзотической птицы.

– Вишни – это я понимаю. Бросил в рот, выплюнул косточку, прожевал, проглотил, финито. Никакого месива.

Первые в жизни слова, с которыми я обратился к настоящему живому человеку из Америки, были:

– А что это такое?

– Ты что, манго не знаешь?

– Нет, извините.

– Незачем извиняться. Ты англичанин! Вы все не отличаете нормальной еды от пенопласта, блин. Хочешь попробовать?

Нельзя брать конфеты у извращенцев в парках. Но экзотические фрукты у владелиц антикварных магазинов, наверно, можно.

– Да.

Женщина отрезала толстый ломтик, уронила его в стеклянную миску и воткнула сверху крохотную серебряную вилочку.

– Присядь, отдохни.

Я сел на стул с плетеным сиденьем и поднес миску ко рту.

Скользкий фрукт скользнул мне на язык.

Боже, манго – такая вкуснота… надушенные персики, ушибленные розы.

– Каков будет вердикт?

– Это совершенно…

Комментатор крикетного матча вдруг осатанел: «…все зрители на „Овале“ вскакивают на ноги! Ботэм зарабатывает очередную идеальную сотню очков! Джеффри Бойкотт бежит к нему, чтобы поздравить…»

– Ботэм? – Женщина сразу насторожилась. – Это он про Иэна Ботэма, верно?

Я кивнул.

– Косматый, как Чубакка? Сломанный римский нос? Глаза варвара? Сама мужественность в белой крикетной форме?

– Да, я думаю, это он.

– О… – Она скрестила руки на плоской груди, как Дева Мария. – Я бы по горящим угольям пошла…

Мы доели манго, слушая аплодисменты по радио.

– Так. – Она тщательно вытерла руки влажным полотенцем и выключила радио. – Ты желаешь купить кровать с балдахином яковианского периода? Или в налоговые инспекторы теперь берут младших школьников?

– Э… Скажите, пожалуйста, у вас есть «Омега Симастер»?

– «Омееега Сиимастер»? Это что, катер?

– Нет, это наручные часы. Их перестали делать в пятьдесят восьмом году. Мне нужна модель, которая называется «Де Вилль».

– Увы, детка, Джайлс не занимается часами. Не хочет, чтобы клиенты носили нам часы обратно, если те вдруг остановятся.

– Ох.

Это всё. Больше в Челтнеме нет антикварных лавок.

Американка разглядывала меня:

– Но я, может быть, знаю одного специалиста, который занимается именно часами…

– Часами? Он тут, в Челтнеме?