Под знаком Льва

* * *

Брел
по берегу неразгаданного,
брел
по берегу неизведанного
в потемках вагнеровской ночи
сказитель скорбный,
поэт потаенный,
бард, бередящий
бороной загадочного бреда
бренность мироздания,
бард — бродяга бородатый —
брел по берегу тайны,
погруженный в сумеречность мира.

Меж тем аквитанские[35] розы
осыпались под сухим ветром…

Брел он и думал
о том, что страдание
есть разновидность услады,
а боль — не более
чем одна из форм блаженства.

Брел и думал:
ну вот любовь…
Такая ведь горькая штука!
Любит? Не любит?
Когда-то ты меня любила,
о женщина из женщин!..

Обыкновенная трагедия,
обыденная драма,
кто с ней не знаком?
Любовь!
Потом приходит —
рано или поздно —
смерть.
А пока не пришла —
ни туда ни сюда:
монотонная череда
признаний, извинений,
предлогов, подвохов,
улыбок, и вздохов,
и пламенных песнопений
в честь божественной элиты —
Диониса и Афродиты.
И слезные клятвы.
Ба!
Пылают слезы,
как будто розы
в исключительно ухоженном саду.
«Иду, иду!»
И словно тесто,
подходят тексты
вроде вот этих:
«Молюсь в костелах,
молюсь в мечетях,
не прекословь,
когда — любовь…»,
«Был сад наш наряден
и благостно тих.
Я вкус виноградин
изведал твоих…».
Любовь… Тщета!
Любовь… Не та!
«Карр-карр!»
Ах, сколь
гол наш
кор-
оль!

Вдоль,
вдоль по берегу неизведанного,
вдоль по берегу неразгаданного,
и вагнерова ночь заведомо
черна, как будто
на снегу проталина…

А бард угрюм.
Но ба! Луна
взошла,
и лунный луч игрою
своей, своей иглою
прошил весь мрак
над горною грядою.

* * *
Каменные глыбы. Монументы
седовласой старины.
Расплывчатость тумана —
клубящийся певчий дым
курящейся трубки.
Чьи-то шаги
в густой и тихой темноте,
шаги,
бесшумные шаги,—
и все растворяется во мраке.

Одинокий
неподвижным взглядом
пронзает лихорадочную быстротекучесть
пустотелых словес,
бежавших из темницы мозга.
Он задумчиво смотрит,
как скрещиваются,
подобно шпагам
в вихрях ветра,
порожденного дыханием склепов,
эти слова блеклых тонов,
и величественно
глядят его глаза —
зрачки сфинкса,
и торжественно горит
его взгляд,
который погасила усталость,
но возжгло сумасбродство
верховного света.

И вот эти красноречивые
глаза
заговорили магическим
голубым языком пламени,
и голос пророка
прорезал пространство и время,
мелодичный,
как лебединая песня,
и мудрый,
как вещее слово филина.

Но никто
так его и не услышал.
Только камни:
каменные глыбы, монументы
седовласой старины,
дряхлых времен,
наполовину растворившихся
в теплом тумане тлена,
в клубах сизого дыма
курящейся трубки познания,
в мареве испарений,
в мерцании тлеющих
ароматических смол…
И в тишине
камни и монументы
прошептали молитву луне,
которая в плавном полете
стерла мягкие черты мрака,
проникновенную смутность теней, -
и он опечалился.

Задумавшись на мгновение,
он обратился к луне
с речью своих очей,
а потом удалился,
подобно теням,
гонимым
лунным светом.
И жизнь снова потекла по своему
привычному руслу.

* * *
Сегодня ночь — как будто море,
где черный парусник плывет
по темноте угрюмых вод —
по морю в горестном затворе.

И все ж мечта парит в прозоре
средь звезд горящих, и вот-вот
она собою небосвод
весь обоймет, себе на горе…

А я — один в моей ночи,
где ни созвездья, ни свечи —
стою на палубе, однако.

О ночь! Мерцают светляки
надежды — призрачной реки,
что впала в море слез и мрака.

* * *
К сфинксу я отправлюсь
выспросить ответ.
Ведь его обитель —
у меня в крови.

Я отправлюсь ночью,
ибо ночью нет
веры настоящей,
подлинной любви.

И пришел я к сфинксу
выспросить пароль,
к сфинксу, чья обитель
у меня в крови.

И была ответом
мне такая боль,
что себе сказал я:
«Бога не гневи».

Я от сфинкса слышал
странные слова.
Повторить их вряд ли
я смогу посметь.

Но от них доныне
кругом голова.
В них молчала тайна
и звучала смерть.

Так я вник случайно
в тайну бытия —
оживала тайна,
умирало «я».

* * *
Трубадурил филин в снежном полусне.
Скандинавский филин, а вокруг — снега.

Филин трубадурил на седой сосне.
Не было ни друга рядом, ни врага.

Вслушался я в песню филина того,
в магию могучих, еле слышных слов,
и меня пронзило это волшебство —
кровь мою и разум до первооснов.

И околдовал он с той поры меня,
филинову песню слышу я во мгле.

Чую запах дыма вещего огня
и лечу на шабаш я на помеле!