Под знаком Льва

I
Зловещая смута.
Зловещая смута разливается в теле
и переполняет душу;
зловещая смута
змеится по жилам
удушливым запахом смерти.

Химерические сновиденья,
эти ласковые тираны,
перестали бередить
бредовую глубь фантазий.
Где вы, крылья былых желаний,
добрые кондотьеры,[38]
дрожжи, на которых бродила
неуемная сила моих метафор?
Где вы, нежные дротики страсти,
раздробившие некогда панцирь сердца
верного своего вассала?
Где ты, мальчишеская жажда успеха, —
ты больше не скачешь по голой степи
жеребенком, почуявшим
близость речной излуки!
Смутные блики лунных лучей
ложатся на чело
раздумчивыми ночами,
и воспоминание порой
прикасается к старой клавише,
под которой почила соната
отзвеневшей любви…
Соната любви, гимн страсти,
который в один прекрасный день —
а день воистину был прекрасен! —
вырвался из горла
у очарованного мечтой трубадура,
вырвался и улетел на крыльях ветра, —
какие сладкие ветры дули в Провансе!

Зловещая смута.
Зловещая смута разливается в теле
и переполняет душу:
зловещая смута тончайшим ядом
змеится по жилам,
пядь за пядью,
пядь за пядью затопляя
владения пошатнувшейся воли.

II
Все на свете
вселяет в меня скуку.

Все, что ни на есть
в горах и на равнине,
все, что ни на есть
под облаком и солнцем,
все, что ни на есть
под солнцем и звездою.

Господи, все на свете
вселяет в меня скуку.
Все, что пронизано
пышущей здоровьем Природой,
дсе чем дорожили былые поэты,
все, что заслужило в этой жизни
добрую славу,
все, что воспето
охрипшим, присвистывающим ветром,
все, о чем бормочут под сурдинку
тягучие струи дождя,
все, о чем умалчивает
бездна моего мозга, —

все на свете
вселяет в меня скуку.

Ибо некогда я замыслил
столько одиссей и трагических исходов,
столько самоизгнаний
и самоуспокоений, —
боже мой, разве же мог я представить
эту вот гладкую череду
белокурых рассветов,
золотовласых закатов
и льняных новолуний
(по которым когда-то
сходили с ума стихоплеты?).
Эту вот вереницу испетых припевов,
перепетых благоглупостей,
нелепых слепков с убожества
каталогизированной тягомотины!

Все на свете
вселяет в меня беспробудную скуку.

Во время оно, когда-то, некогда
(да и теперь случается —
когда не очень некогда)
во мне воображение восставало,
восставало, не зная усталости,
и пускалось в погоню
за хвостатой кометой
химеры,
за метеором иллюзии
по дебрям
фантастической флоры
и фауны —
и натягивал я тетиву,
целясь в тень Эвридики,
в благоуханный след Шахразады,
в сонмище мифологической живности,
в скопище призрачных снов…

Тень Эвридики, след Шахразады!
Сонмище сновидений! Мотыльки
в музыке трав,
голубые мотыльки
в струях синего ветра!

Все на свете
вселяет в меня скуку.

III
Я выпустил, я растратил
все стрелы в своем колчане.

Все стрелы, меня покинув,
оставили мне молчанье.
Одни погрузились в землю,
другие пронзили воздух.
Все выпущенные стрелы
в болотах торчат и в звездах.
Одни из них затерялись
в созвездьях над грешным миром,
уткнувшись в грудь Волопасам,
Арктурам и Альтаирам.[39]
Другие, взметнувшись в небо,
в траву с высоты упали
и дышат росой буколик
и воздухом пасторали.
А третьи попали в рощу,
в которой паслись кентавры, —
а третьи
в сердцах кентавров
вибрируют, как литавры.
Сраженных кентавров жены,
которых я в битве отнял,
в пещере моей сегодня
волчат моих грудью кормят.

Я все — до единой — стрелы
впустую извел…

Растратил,
в погоне за мимолетным
хватаясь за лук некстати.
Прозрачнейшие виденья,
не линии, а — пунктиры-
Стрекозы и орхидеи,
гориллы,
медведи,
тигры…
Трепещущая ундина…
Струящаяся наяда…
Растратил свои я стрелы
в урочищах Эльдорадо.

Где в сельве
теснятся кряжи,
скалистый оскал ощеря,
я клады былых пиратов
в корсарской искал пещере.
Я рыскал по лабиринтам
Борнео и Цареграда.
Растратил свои я стрелы
в урочищах Эльдорадо.

Спускался я в батискафе,
в скафандре гулял по дну я,
хватал я за хвост химеру,
к абсурду ее ревнуя…
Все стрелы мои вспорхнули,
взлетели в зенит, как птахи…

В пустыне, пустынножитель,
я смерчи топчу и страхи.
Я гость дорогой и пленник
в моих родовых владеньях —
в моих сновиденьях шалых,
в моих сумасбродных бденьях.
Усталость на бред помножив,
я ноль получаю в сумме.
Расширенными зрачками
за мною следит безумье.
И, море гофманианства
попробовавши ногою,
ныряю, глаза зажмурив,
и в Эдгара По и в Гойю.
По бродам дремучей грезы
брожу, побродяга бреда.
Остался мне только призрак
скитанья, как прежде, предан.
Я, пленник былого пыла,
бреду вдоль речной излуки
и лучник, стрелой пронзенный,
пою о лукавом луке.
Напрасно я с ним бросался
на дьяволову обитель:
ведь я не опытный лучник,
а просто стрелец-любитель…

Я выпустил, я растратил
все стрелы в моем колчане.

Все стрелы, меня покинув,
оставили мне молчанье.
Одни погрузились в землю,
другие пронзили воздух.
Все выпущенные стрелы
в болотах торчат и в звездах.
Одни из них затерялись
в созвездьях над грешным миром,
уткнувшись в грудь Волопасам,
Арктурам и Альтаирам.
Другие, взметнувшись в небо,
подпали под власть инерций…

Все стрелы, что я растратил,
вонзились мне прямо в сердце!