Читаем Под знаком незаконнорожденных полностью

— Какой! — уважительно произнесла Мариэтта, тронув большую кожистую вещицу.

Один из юнцов, отброшенный Кругом, угодил в стойку с зонтами.

— Ну-ка, ну-ка, прекратите-ка эту неуместную возню, — сказал Мак, оттаскивая Круга (бедный Круг сплясал кек-уок). Молодцы сразу помчались в детскую.

— Они его напугают, — хрипел и задыхался Круг, пытаясь освободиться от Маковой хватки. — Сию минуту отпустите меня. Мариэтта, сделайте мне одолжение... — он отчаянно показывал ей: беги, беги в детскую, присмотри, чтобы мое дитя, мое дитя, мое дитя —

Мариэтта взглянула на сестру и прыснула. С дивной профессиональной точностью и savoir-faire Мак внезапно наотмашь рубанул Круга ребром чугунной ладони: удар пришелся Кругу в аккурат по исподу правой руки и сразу обездвижил ее. Тем же манером Мак обработал Кругу левую руку. Круг, согнувшись вдвое, держа помертвелую руку в помертвелой руке, осел на один из трех стульев, что стояли (теперь скособоченные, лишенные смысла) в коридоре.

— Здорово Мак это делает, — заметила Линда.

— Сила, правда? — сказала Мариэтта.

Сестры, не видавшиеся несколько времени, продолжали улыбаться, приятно помаргивали, касались одна другой вялыми девичьими жестами.

— Какая брошка милая, — сказала младшая.

— Три пятьдесят, — сообщила Линда и к подбородку ее добавилась складочка.

— Может мне надеть черные кружевные трусики и то испанское платье? — спросила Мариэтта.

— Ой, по-моему, в этой мятой ночнушке ты просто цыпочка. Как, Мак?

— Смак, — ответствовал Мак.

— И ты не простынешь, — там, в машине, есть норковая шубка.

Из-за того, что дверь в детскую неожиданно приоткрылась (прежде, чем захлопнуться снова), стал на мгновение слышен голос Давида: как ни странно, ребенок вместо того, чтобы хныкать и звать на помощь, пытался, видимо, урезонить невозможных своих гостей. Видно, он все-таки не уснул. Звук этого вежливого и почтительного голоска был хуже мучительнейшего стона.

Круг подвигал пальцами, — онемение проходило понемногу. Как можно спокойней. Как можно спокойней, он снова воззвал к Мариэтте.

— Кто-нибудь знает, чего ему от меня нужно? — спросила Мариэтта.

— Слушай, — сказал Мак Адаму, — либо ты делаешь, что тебе говорят, либо не делаешь. И если ты не делаешь, тогда тебе делают чертовски больно, понял? Встать!

— Ладно, — сказал Круг. — Я встану. Что дальше?

— Marsh vniz [Топай вниз]!

И тут Давид закричал. Линда поцокала языком ("добились своего, обормоты"), и Мак взглянул на нее, ожидая распоряжений. Круг заковылял к детской. В ту же секунду оттуда выскочил в светло-синей пижамке Давид, но был немедленно сцапан. "Я хочу к папе", выкрикнул он за сценой. Напевая, Мариэтта красила губы за открытой дверью ванной. Круг ухитрился добраться до своего ребенка. Один погромщик притиснул Давида к постели. Другой пытался сгрести его бешено бьющиеся ноги.

— Отпустите его, merzavtzy! [чудовищно оскорбительное выражение]  — заорал Круг.

— Они хотят, чтобы он вел себя тихо, только и всего, — сказал вновь овладевший ситуацией Мак.

— Давид, любовь моя, — сказал Круг, — все в порядке, они не причинят тебе вреда.

Ребенок, которого продолжали держать ухмыляющиеся молодцы, поймал Круга за складку халата.

А мы эти пальчики разожмем.

— Все в порядке, я сам, господа. Не трогайте его. Милый...

Мак, решив, что с него довольно, коротко пнул Круга по голени и выволок его вон.

Они разорвали моего малыша пополам.

— Слушайте вы, животное, — выговорил Круг, почти на коленях, цепляясь за гардероб в коридоре (Мак держал его за грудки и тянул). — Я не могу оставить мое дитя на муку. Пусть он едет со мной, куда вы меня повезете.

В туалете спустили воду. Две сестры присоединились к мужчинам, смотрели со скучливым весельем.

— Милый ты мой, — сказала Линда, — мы вполне понимаем, что это твое дитя или по крайней мере дитя твоей покойной жены, а не фарфоровый совенок или еще что-нибудь, но наша обязанность — забрать тебя, а остальное нас не касается.

— Пожалуйста, пойдемте, а, — взмолилась Мариэтта, — ужас ведь, как поздно.

— Дайте мне позвонить Шамму [один из членов Совета Старейшин], — сказал Круг. — Только это. Один телефонный звонок.

— Ой, да пойдемте же, — повторила Мариэтта.

— Вопрос в том, — сказал Мак, — пойдешь ли ты мирно, по собственной воле, или мне придется тебя изувечить, а потом скатить по ступенькам, как мы делали с бревнами в Лагодане.

— Да, — сказал Круг, внезапно надумав. — Да. Бревна. Да. Пойдемте. Пойдемте скорее. В конце концов, все решается просто!

— Выключи свет, Мариэтта, — сказала Линда, — а то еще нас обвинят, что мы украли его электричество.

— Я вернусь через десять минут, — во всю силу легких выкрикнул Круг, обернувшись в сторону детской.

— А-а, господи-боже, — пробормотал Мак и пихнул его к двери.

— Мак, — сказала Линда. — Как бы ее не продуло на лестнице. Я что подумала, может, ты снесешь ее вниз. Знаешь что, пусть этот идет впереди, я за ним, а ты сзади. Ну-ка, подними ее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза