Под знаком незаконнорожденных

— А знаете, я совсем не тяжелая, — сказала Мариэтта, воздевая к Маку локотки. Неистово покраснев, молодой полицейский подсунул сложенную ковшиком вспотевшую лапу под благодарные бедра девушки, другой обхватил за ребра и легко вознес ее к небесам. Одна из ее туфель свалилась.

— Ничего, — быстро сказала она, — я могу засунуть ногу к вам в карман. Вот так. Лин донесет туфлю.

— А вы и вправду не много весите, — сказал Мак.

— Теперь держи меня крепче, — сказала она. — Держи меня крепче. И отдай мне этот фонарик, он мне делает больно.

Маленькая процессия начала спускаться по лестнице. Было темно и тихо. Круг шагал впереди, в круге света, игравшего на склоненной, непокрытой его голове, на коричневом халате, — ни дать ни взять участник какого-то таинственного религиозного действа с картины мастера светотени или с копии с этой картины, или с копии с этой копии или с какой-то другой. Следом шла Линда с пистолетом, нацеленным ему в спину, ее миловидно изогнутые ноги изящно перебирали ступени. За ней шел Мак и нес Мариэтту. Преувеличенные детали перил, а иногда — тень от волос и пилотки Линды скользили по спине Круга и вдоль призрачных стен, это плясал электрический фонарь в пальчиках озорной Мариэтты. На тончайшем ее запястьи имелся снаружи забавный костяной бугорок. Теперь давайте расставим все по местам, давайте посмотрим правде в глаза. Они нашли рукоятку. В ночь на двадцать первое Адам Круг был арестован. Это было неожиданно, поскольку он не предполагал, что они сумеют найти рукоятку. Собственно, и сам-то он едва ли знал, что какая-то рукоятка вообще существует. Будем рассуждать логически. Они не причинят ребенку вреда. Напротив, ведь это их ценнейший залог. Не будем выдумывать лишнего, будем держаться чистого разума.

— Ох, Мак, как божественно... Я хотела бы, чтобы здесь был биллион ступенек!

Может быть, он уснет. Помолимся, пусть он уснет. Ольга однажды сказала, что биллион — это сильно простуженный миллион. Голень болит. Все, все, все, все, все, что угодно. Твои сапоги, dragotzennyi, вкусом напоминают засахаренный чернослив. И взгляни, на губах у меня кровь от твоих шпор.

— Ничего не вижу, — сказала Линда, — перестань баловаться с фонарем, Марихен.

— Держи его прямо, детка, — пророкотал Мак, отдуваясь с некоторой натугой, его огромная неопытная лапа медленно таяла; несмотря на легкость его каштановой ноши; оттого, что жар ее возрастал.

Повторяй себе, повторяй: что бы они не делали, они не причинят ему вреда. Их жуткий запах и обгрызенные ногти — зловоние и грязь гимназистов. Они могут начать ломать его игрушки. Перебрасываться, и ловить, и перебрасываться, угадай, в какой руке, одним из его любимых мраморных шариков, тем, опаловым, единственным, священным, к которому даже я не смел прикоснуться. Он посередке, старается их остановить, поймать шарик, спасти. Или, к примеру, выкручивать ему руку или какие-то грязные подростковые шуточки, или — нет, все не так, держись, не выдумывай лишнего. Они позволят ему заснуть. Они просто пограбят в квартире и нажрутся досыта в кухне. И как только я доберусь до Шамма или прямо до Жабы и скажу ему то, что скажу —

Неистовый ветер вцепился в четверку наших друзей, когда они вышли из дома. Их ожидал элегантный автомобиль. Линдин жених сидел за рулем — приятный блондин: белесые ресницы и —

— Ба, да никак мы знакомы. Ну как же! Фактически, однажды мне уже выпала честь шоферить для профессора. А это, значит, сестричка. Рад познакомиться, Марихен.

— Лезь внутрь, ты, толстый олух, — сказал Мак, и Круг тяжело осел рядом с водителем.

— Вот твой туфель и вот твой мех, — сказала Линда, передавая обещанную шубку Маку, который принял ее и принялся укутывать Мариэтту.

— Нет, — просто на плечи, — произнесла дебютантка.

Она встряхнула гладкими каштановыми волосами, затем особым высвобождающим жестом (тыльная часть ладошки быстро порхнула над нежным зашейком) легко взметнула их, чтобы они не лезли под воротник.

— Здесь есть местечко для троих, — сладко пропела она из машинных глубин лучшим ее голоском (иволга золотистая) и, отскользнув к сестре, похлопала по свободному месту у дверцы.

Однако Мак откинул одно из передних сидений, чтобы поместиться прямо за арестантом, положил оба локтя на разгородку и, сунув в рот мятную жвачку, велел Кругу вести себя прилично.

— Все на борту? — осведомился д-р Александер.

В этот миг распахнулось окошко детской (крайнее слева, четвертый этаж), высунулся один из молодцев и завопил что-то вопрошающее. Из-за буйного ветра ничего нельзя было извлечь из мешанины слов, вылетавшей наружу.

— Что? — крикнула Линда, носик ее нетерпеливо наморщился.

— Углововглувуу? — взывал из окна молодец.

— Лады, — сказал Мак, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Лады, — повторил он. — Мы тебя услышали.

— Лады! — крикнула вверх Линда, сложив рупором руки.