Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

В то время, т.-е. в 1901–1903 г.г., правительство пыталось посредством зубатовщины — устройства касс взаимопомощи, артелей и т. п. — отвлечь рабочих от политической борьбы. По всей России организовывались тогда артели ремесленников. Рабочих это привлекало тем, что они будут работать без хозяина. Такую артель организовали в Одессе и рабочие-переплетчики, куда вошли самые лучшие мастера города. При помощи одного рабочего, который посещал студента, я тоже вступил в эту артель. Я был уверен, что, работая вместе с этим рабочим по фамилии Митковицер, я скоро достану те секретные книжки, которые он читал со студентом. Этот Митковицер впоследствии сыграл крупнейшую роль в моей жизни. Мне минуло тогда 14 лет. Я недурно работал, и мне сразу положили 10 рублей в месяц, на которые я мог уже сносно существовать.

Но вот вспыхнула всеобщая забастовка или, как ее называли, «зубатовская» забастовка. Десятки тысяч рабочих демонстрировали по улицам, снимая тех, которые еще работали. Артель наша вся бросила работу. Митковицер дал мне важное поручение: я должен был рассыпать в собравшейся на митинг толпе в Дюковском саду целую пачку прокламаций. Когда сад наполнился рабочими, я вскарабкался на дерево и оттуда разбросал все прокламации. Прокламации эти тут же читались нарасхват. То здесь, то там выступали ораторы, призывая рабочих к борьбе против самодержавия. Митковицер влез на дерево и обратился с речью к толпе. Я стоял, как очарованный, и ловил каждое слово моего любимого старшего товарища.

Но вот как из-под земли налетели казаки. Мгновенно все изменилось, пришло в смятение: крики, свист нагаек, люди бегут в паническом ужасе, падают друг на друга… У меня одна мысль: спасется ли Митковицер? Не успел я оглянуться, как схватывают его какие-то штатские (шпики) и начинают бить, а казаки нагайками помогают им. Окровавленного, его отвозят в полицию с еще несколькими товарищами, между которыми одна девушка все время кричала «долой самодержавие!» и за каждый выкрик получала удары нагайкой. Какое сильное озлобление и желание убить хоть кого-нибудь из этих опричников почувствовал я при виде всей этой кошмарной картины!

Дальше я попал в нелегальный кружок, где мне вместе с другими молодыми товарищами было поручено устроить кражу шрифта в крупных типографиях для постановки подпольной типографии. Это задание мы выполнили быстро и успешно.

Но чем глубже вникал я в работу кружка, тем сильнее чувствовал свое невежество. Моего друга, который мог бы раз’яспить мне волнующие меня вопросы, уже не было со мной. Он сидел в тюрьме, а без него я чувствовал себя одиноким и маленьким.

По совету одного из моих молодых товарищей, я поступил в воскресную школу, но поучиться в ней мне пришлось недолго. Однажды школу окружила полиция и арестовала наших учителей, после чего школа надолго закрылась.

В то время сильное влияние оказывала на меня член тогдашнего партийного комитета под кличкой «Лиза». Она была учительницей; стриженная, в пенснэ, она всегда курила; мне почему-то казалось, что она москвичка. Отношение ее ко мне было удивительно хорошее. Жила она на Прохоровской улице в маленькой комнатке, и я часто бывал у нее, брал литературу, узнавал политические новости дня: где была и как прошла массовка или летучка, что сделано и что нужно сделать и пр. Благодаря ее влиянию, я и стал большевиком.

После раскола партии на большевиков и меньшевиков она созывала группы таких же, как и я, рабочих и читала нам, с пояснениями, большевистскую газету «Вперед». Я как-то бессознательно был всецело на стороне большевиков. В них я чувствовал настоящих революционеров и истинных защитников рабочего класса.

Оглядываясь теперь на всю мою 20-летнюю партийную деятельность, могу сказать, что у меня никогда не было уклона от большевистских позиций. Но в описываемое время во мне скорей говорили чувства, чем убеждения…

Влияние и работа Одесского комитета большевиков в 1905 году

В 1905 году я много работал по разным кружкам и уже руководил большими забастовками. Старшие рабочие относились ко мне с уважением, зная, что я социалист и в работе по мастерской хороший работник, а это последнее обстоятельство, несомненно, имело свое значение. В то время я уже знал, что Митковицер так же, как и мой первый учитель-студент, административно сослан в Сибирь. Увидеть их снова я не имел никакой надежды.

Но вот однажды заходит ко мне в мастерскую незнакомая мне девица и просит меня притти по указываемому ею адресу, где меня ждет какой-то товарищ. Когда я в назначенный час пришел, меня встретил прилично одетый господин, которого я не узнал до тех пор, пока он не заговорил. Это был Митковицер, бежавший из Сибири.

После нескольких минут радостного свидания, он сказал:

— Ну, что, Володя, я слышал, что ты большевик?

— Да, а разве вы нет?

— Нет, я меньшевик.