Под знаменем Сокола (СИ)

Хотя изо всех народов, плативших хазарскому кагану дань, буртасы интересовали Святослава в самой меньшей степени, он лучше других понимал, что пройти мирно эту землю не стоит и мечтать. Входившие в племенной союз эрзя, мокша, мурома да горные черемисы и друг с другом-то не всегда считали нужным поддерживать доброе соседство, все пытаясь доказать, кто из них имеет больше прав на торговый путь по Оке, в устье которой стояла принадлежащая сейчас эрзянам крепость Обран Ош. При этом, несмотря на существенный доход от торговли, эрзянские, мокшанские и муромские князья — каназоры и инязоры, как они себя именовали, — чужаков не жаловали и купцов, особенно с Руси или из вятичей, обижали частенько. Об этом Войнег, водивший в эти места торговые караваны еще во времена Всеволода, мог кое-что порассказать.

Понятно, что нападать в лоб на сорокатысячное войско буртасы не стали. Отправленные передать вызов на бой люди темника Свенельда, еще Игорева воеводы, сумевшего когда-то обложить данью непокорных древлян, нашли в мокшанском краю только несколько покинутых в спешке сел, окруженных недавно засеянными пожогами и репищами, и два таких же обезлюдевших градца. Сами же мокшане где-то затаились, да так, словно и вовсе никогда не являлись на свет. Вот только не ощущалось в этой затаенности и тени покорности и, тем более, страха, а ратникам, шедшим на ладьях по реке, все время чудились по берегам внимательные наблюдающие глаза, принадлежавшие явно не подступающим прямо к воде березам и осинам.

— Не нравится мне эта тишина! — пристально оглядывая недружелюбный лесистый берег, недовольно проговорил державший совет на борту своей ладьи Святослав. — Словно в западню заманивают!

— Боятся они тебя, княже, — льстиво улыбнулся Свенельд, заслоняясь от солнца рукой в дорогих перстнях-жуковиньях. — Потому и скрываются!

— Вот это-то меня и беспокоит! — князь откинул со лба длинный чуб и нетерпеливо прошелся по палубе, выглядывая в переплетении зеленых ветвей то ли своих дозорных, то ли невидимых мокшан. — Со страху человек, зверь ли такого натворить может, сам потом не поверит!

— Надо бы с ними потолковать, — отмахиваясь от докучных слепней, покачал седовласой головой Асмунд. — Объяснить, что им никто не желает зла!

— А заодно намекнуть, чтобы дань не хазарам, а нам давали! — добавил Свенельд, и глаза его алчно блеснули.

— Чтобы потолковать, а тем более требовать дани, — сердито бросил ему Святослав, — их надо сначала отыскать в лесу, а твои люди, можно подумать, за пределы городских стен ни разу не выезжали!

— Я слыхал, эти мокшане и эрзя в родстве с лапландцами и финнами, — начал Свенельд, пытаясь оправдать неудачу своих гридней, — а те, как рассказывал мой отец, — сплошь колдуны. Им голову заморочить хоть одному, хоть тьме, — как водицы испить.

— Все финны молятся Велесу, — убежденно сказал князь, — а нас хранит Перун. Он сильней! Я бы и сам на розыски пустился, да слишком много для лесовиков чести. Опять же, скажут, собирается воевать хазар, а у самого воеводы в трех соснах отыскать никого не могут!

— Если ты, княже, считаешь, что мои люди недостаточно хороши, — почти не сдерживая обиду, ответил Свенельд, — пошли кого-нибудь другого! Например, любимчика твоего Хельгисона или побратима его, лесного разбойника, безродного Соловья. Я заметил, они больше по нраву тебе, нежели заслуженные хевдинги!

— А и пошлю! — князь упрямо хлопнул себя ладонью по колену. — И будь уверен, уж они мое поручение выполнят. Хельгисон, пока некоторые в Киеве штаны просиживали, успел и в землю хазарскую сходить, и с печенегами договориться, а что до Соловья, то вы его полгода отыскать не могли, а кто сказал, что мещерские леса отличаются от Мокшанских.

***

Хотя Лютобор честно предупредил побратима, что в лесу чувствует себя гораздо менее уверенно, нежели в степи или на воде, именно он подсказал, где искать скрытных мокшан. Если существуют помимо родного дома места, к которым привязан человек, то это почитаемые святыни и места упокоения — жилища богов и пращуров. И если родной дом, даже сожженный и разграбленный, можно заново отстроить на отеческой земле, то допущение надругательства над могилами и святынями несет беды для всех грядущих поколений. Хельгисон это отлично знал, и хотя ни он сам, ни его люди не собирались ничего разорять и осквернять, разыскивать он посоветовал одно из лесных кладбищ, надеясь, что мокшане, защищая своих мертвецов, уж точно обнаружат себя.

Надо сказать, что у мокшан существовал обычай погребения, отличный от того, которого придерживались и славяне, и сторонники ромейской веры. Не желая осквернять ни одну из четырех изначальных стихий, мокшане, совершив необходимые обряды, помещали своих мертвецов в лубяной короб кер, который подвешивали на ветвях деревьев. Такое захоронение называлось урля или уркспря. Особо же почитаемых покойников хоронили на лесном кладбище калмакужат: для этого из четырёх рядом растущих деревьев делали сруб и помещали его на образовавшиеся высокие пни. На срубе делалась крыша, внутрь клали тело умершего в лубе.