Под знаменем Сокола (СИ)

Надо сказать, что ветер в голове у Держко гулял и прежде. Однако после того, как скомороху удалось разжиться Ратьшиным добром, которое он, к слову, закопал в ему одному ведомом месте, а в особенности после того, как его почти как родного приняли в хоромах царского темника, блеск серебра в шальных глазах затмил все остатки разумения. Игрец то целыми днями где-то пропадал, бражничая на берегу с прохожими гостями, то вдруг, ни с того, ни с сего, со двора носа не казал, изводя Братьшу своими придирками. Временами он требовал поднять его на шест или натянуть над двором канат и то долго там упражнялся, забавляя ханскую челядь и домочадцев, то, неожиданно прервав представление, убегал к себе чуть не в слезах:

— Вот ведь, живут же люди! А тут, в крапиве при большой дороге родился, там же, видать, и помрешь!

— Да что ты такое говоришь! — пыталась его утешить княжна. — После всего, что ты для меня сделал, я тебя разве оставлю? Дай только срок домой вернуться. Слово княжеское даю, станешь у меня безбедно жить!

— Ах, оставь госпожа, сердце не рви! Ну куда мне, безродному да бесталанному, в княжьи хоромы!

— Ну, совсем парень умом тронулся, — только разводил руками Братьша. — И чего ему недостает? Вроде и сыт, и одет, и обут, и из-под крова никто его не гонит, а все не то. Коли хотел славы да чести воинской, почему с Анастасием не отправился? А то ходит с мечом, а толку здесь от этого меча чуть!

— И не надо нам тут ни меча, ни толка! — отозвалась Всеслава, не без тревоги следя за военными приготовлениями, которыми незаметно, но безостановочно занимался царский град.

Надо сказать, что, укрепляя границы и стены, булгары все-таки надеялись решить дело миром, о том велели передать и Анастасию: здесь крепко не любили хазар и искренне желали каганату погибели. Молодой Аспарух, отец которого, как и многие славные воины, пал когда-то от рук безжалостных сынов Тогармы, готов был со своими двумя тысячами хоть нынче влиться в ряды руссов, чтобы идти на каганат.

— Буртасы просто непроходимые тупицы! — кипятился он, слушая в доме будущего тестя новости о войне, все сильнее разгоравшейся на Оке, и о тучах, сгущавшихся над Муромом и Обран Ошем. — Неужели им нравится платить хазарам дань? Одно слово — лесные пеньки!

— У буртасов своя правда, у нас — своя, — качал посеребренной головой хан Азамат. — Коли каганат падет, у нас, думаю, хватит сил и с руссами полюбовно договориться, и освободиться от дани, а буртасам дань по-любому придется платить, коли не хазарам, то либо руссам, либо нам. Потому-то они и держатся до последнего.

— Так почему бы нам не двинуть на них? Руссам помочь, показать, что мы тоже кое-чего стоим!

— Да тебе, коке, я вижу, не терпится удалью похвастать! — смуглое лицо булгарского темника осветила улыбка. — Погоди, навоюешься! Как бы не пришлось еще защищать град от руссов.

— Ах, какой он храбрый, какой сильный! — замирала от восхищения, оставшись с Всеславой наедине, до беспамятства влюбленная в жениха Диляра. — В этом году во время Акатуя он всех батыров победил!

Всеслава знала, что во время Акатуя или, как его по-другому называли, Сабантуя, праздника встречи весны, начала пахотных работ и первого выгона скота на пастбище, молодые батыры и заслуженные воины соревновались друг с другом, показывая удаль, привлекая удачу и милость духов-хранителей к своему роду и земле. Булгары верили, что победитель состязания уподобляется древним батырам, которые денно и нощно стоят у края земли по всем четырем сторонам света, оберегая мир людей от чудовищ.

В прежние еще кочевые времена среди победителей состязаний выбирали вождей и военачальников, способных повести свой народ к тучным землям, обильным водой и травой, отражая вражеские набеги. Подобное, говорили, происходило раньше и у славян на Велесовой неделе. Ах, если бы в земле вятичей и нынче сохранялся подобный обычай, ее Неждан уж точно князем не меньшим, нежели Ратьша, ходил бы. Счастливая Диляра! И случается же у людей такое, чтобы нареченный жених был одинаково и родителям, и невесте мил!

— Ну, ты понимаешь, — объясняла дочь хана Азамата, умильно глядя на княжну блестящими бархатными глазами с нежной поволокой. — Мы же с Аспарухом вместе росли. Он меня на пять годов больше и потому был как старший брат. Через канавы и ручьи на руках переносил, занозы вытаскивал, а один раз, когда меня на лугу гадюка укусила, пока слуги побежали за лекарем, сам, как нужно, сделал надрез, отсосал кровь и прижег.

У Всеславы задрожали губы: почти то же самое она могла рассказать про Неждана. Вот только родне и нарочитым он никак не приходился ко двору.

— Ну, вы с ним прямо как Фархад и Ширин! — восхищалась, слушая их историю, Диляра. — Помнишь, про них Фатима рассказывала, как раз недавно. — Фархад тоже, хоть и родился простым каменотесом, показал себя настоящим батыром и человеком куда более достойным, нежели шах Хосров!