Под звездою Москвы

Самый младший из рода ван-Экенов, сын Матье, двадцатидвухлетний лейтенант воздушного флота, Ренэ ван-Экен, сражался против немцев с первого дня нашествия. При капитуляции армии он оказался в числе тех, кто не захотел сложить оружие. О дальнейшей судьбе молодого ван-Экена доходили в город противоречивые слухи, — по одним, Ренэ ван-Экен, переправившись в Англию, продолжал участвовать в войне, по другим, — он попал в плен под Дюнкерком, по третьим, — Ренэ вынужден был остаться в Бельгии и, подобно своему отцу, Матье ван-Экену, вел теперь подпольную борьбу против немцев. Последний слух был подтвержден несколько раз и различными людьми, заслуживающими доверия. Мать Ренэ, Мария ван-Экен, жила в постоянной вере, что сын и муж внезапно появятся и найдут способы, как вывезти семью из местности, занятой неприятелем.

Теперь, когда город оказался в беде, вера в ван-Экенов была для горожан чуть не единственным светлым огоньком, теплившимся во мраке. Сам же Альберт ван-Экен ощутил народное доверие как бремя. С той поры, как он вообразил, что облечен высокой миссией хранителя и сберегателя реликвий прошлого от рук захватчиков, все его поступки стали связанными. Он потерял свободу суждений и действий. Альберт стал считать своей обязанностью отныне избегать каких-либо столкновений с немцами.

Всеми силами он хотел суеверно умилостивить судьбу. Он старался не попадаться на глаза завоевателям. Он не прерывал своей работы садовода; он не изменил распорядка своего дня и продолжал трудиться в оранжереях и на грядках, как трудился раньше.

Но судьба вела Альберта на столкновение с чужеземными хозяевами города. Однажды в сумерки, когда Альберт работал около яблонь, Луиза привела к нему сторожа из круглой башни, сохранившейся от замка времен испанского владычества. Старик положил перед Альбертом небольшой, но увесистый мешок. Старик задыхался, руки его тряслись.

— Я еле донес: ноги не идут, подгибаются; боялся я, что догонит фельдфебель Магуна и отнимет.

В мешке была пачка архивных городских дел. Сторож рассказал, что немцы топят печи старыми бумагами, в которых записана история города.

— Я пятьдесят лет стерегу наши архивы, и ко мне со всего мира приезжали ученые люди доучиваться по этим бумагам. Даже из Америки наведывались… А немцы жгут. Я сказал фельдфебелю Магуне: «Вместо архивов бросьте меня самого в печку». Он же мне на это: «Ты еще сыроват, старик, дымить будешь. Подсохни немножко, тогда брошу и тебя». Изверг! Я и пришел умолять вас. Вы — сын ван-Экена. Спасите, что́ можете, и внуки поблагодарят вас. — Старик прослезился.

Вечером, запершись в своем тихом кабинете, Альберт с благоговением стал разбирать пожелтевшие листы старинных городских записей.

Многое открылось перед ним из забытого повседневья далеких времен.

В деловой переписке мэра города с коммунальным управлением он прочитал о самоотверженном поступке восемнадцатилетней девушки, вытащившей из огня трех посторонних ей детей во время большого пожара в семидесятых годах. Когда девушка выносила из горящего здания третьего ребенка, ее волосы и платье уже пылали. Вся объятая пламенем, она бросилась по лугу к ручью. Но, не добежав, упала, сердце ее перестало биться. Альберту стало стыдно, что он, дожив до сорока лет, не знал, почему улица, соседняя с той, где он родился, называется улицей «Пламенеющей девушки». Ранее он полагал, что это история какой-то пламенной любви. Впрочем, так оно и оказалось: это действительно была история пламенной любви к человеку.

Альберт занялся спасеньем архивов, еще оставшихся в круглой башне. Несколько раз он прокрадывался в башню и уносил оттуда связки старых бумаг, сколько мог поднять.

Вскоре Альберт был предупрежден сторожем, что фельдфебель Магуна запретил кому бы то ни было входить в помещения, принадлежащие к круглой башне, под угрозой расстрела на месте. Несмотря на опасность, Альберт, не переждав и одного вечера, снова отправился в башню. Он спешил, ему хотелось отыскать в архивах подробности о деле доктора, лечившего бесплатно бедных во время страшной болезни в шестидесятых годах, а затем павшего последней жертвой эпидемии, когда люди уже праздновали избавленье города от занесенной заразы. Альберт знал о зверской беспощадности Магуны, но все-таки пошел к сторожу в башню, рискуя жизнью ради связки старых бумаг. Альбертом уже овладевала страсть к собиранию материалов по истории города.

Читая архивы, он находил рядом со следами жестокосердия, скупости и стяжательства отметы доблестных и бескорыстных поступков. И история города предстала перед ним как еще никем не прочитанная и никем еще не рассказанная волшебная сказка о вечном цветении людской любви и людского величия духа.

Альберт с трепетом смотрел, как чужие равнодушные руки прикасаются к его родным святыням и оскорбляют их этим прикосновением. Иногда его сердце замирало от боли даже только при виде того, как солдатские немецкие сапоги топчут те тропы, где ступала нога благороднейших тружеников и украсителей жизни. Альберт стал мучительно ревновать свой город к чужеземным захватчикам.