Под звездою Москвы

Утром было получено из штаба секретное распоряжение. Командование предписывало «привести весь подвижной состав местного железнодорожного узла в совершенную исправность и держать его абсолютно готовым к выполнению чрезвычайных и спешных перебросок войск». Но как раз за последние две-три недели усилился саботаж и стал распространяться «неизвестными лицами» призыв «работать медленно». Какие меры надо было предпринять для борьбы с саботажем и для срочного выполнения приказа командования, майору не было ясно. Майор побаивался, что, в случае неудачи, он может быть уволен с поста начальника гарнизона и перемещен на Восточный фронт. Приходилось поэтому прислушиваться к советам сослуживцев и даже к мнению нелюбимого майором капитана.

— Что же, вы будете, — спросил майор, — соблазнять этого ван-Экена почетом, деньгами, комфортом? Он — глупый садовод. По-моему, для него достаточно одного аргумента: если ты, ван-Экен, свинья грязная, не согласишься, то я разможжу тебе голову.

Капитан возражал:

— Вы, майор, преувеличиваете силу страха. Люди преодолевают страх, и тогда угроза, даже угроза смерти, только делает их более упрямыми и более решительными.

— Но позвольте, капитан, неужели вы рассчитываете обмануть ван-Экена логическими доводами?

— Действительно, я все больше убеждаюсь, что мы с вами, уважаемый майор, разных не только поколений, но и школ. Вам не известен опыт прошлой оккупации. А я три с половиной года администрировал в прошлую войну на западе в занятых областях. О, каких мы результатов достигали тогда испытанными методами старой прусской администрации, уверяю вас, майор! Как вам определить эти методы? На современном языке я бы назвал это тотальным воздействием. Вы хотите знать, что это такое — тотальное или, можно назвать, синтетическое воздействие? Это когда вы действуете одновременно всесторонними средствами и смело отбрасываете все, что может как-нибудь затруднить путь к успеху. Вы действуете сразу и страхом, и лаской, и лестью, и оскорбленьем, и логической риторикой, и звериным рычанием; обещанием дружбы и угрозой расправы; даже лирикой, даже нежностью и вместе плевком в лицо. Главное — одновременность всех средств! Вы ударяете сразу по всем клавишам и выстукиваете какофоническую гамму. Пусть ваш объект чувствует и холод и жар одновременно. Пусть ощущает сразу все противоположности: и возможность вашей дружбы, и возможность вашей мести. А когда это все сольет в один сплошной кошмар, то вашему объекту от вас уже никуда не уйти. Вы поняли меня, майор?

Майор не понял. Однако майор не только не любил сам рассуждать, но и уставал от рассуждений собеседников. К тому же он опасался, что по обыкновению капитан начнет цитировать свой написанный перед войной ученый труд, который, по мнению капитана, должен облегчить ему занятие должности следователя государственной тайной полиции. В этом труде, озаглавленном «Тотальное воздействие на допрашиваемого. Практические методы подавления воли и приемы психической тренировки людей низших рас для производственных целей империи», было 222 страницы, из которых 37 страниц под арабской нумерацией составляли цитаты и текст, принадлежащий самому капитану, а остальные 185 страниц, пронумерованные римскими цифрами, содержали: а) перечень цитированных трудов, б) указатель имен, в) алфавитный предметный указатель, г) таблицы и схемы.

Майор предпочел сказать, что он понял капитана и что вполне убедился в правоте его мнения. Майор знал также, что если дать капитану одержать победу в ученом споре о «воздействии на допрашиваемых», то капитан обязательно угостит собеседника вином из своей богатой коллекций, набранной им в лучших бельгийских погребах.

Так оно га вышло. Довольный ответом майора, капитан приказал подать к столу бургонского белого вина марки «Грав».

— Я полюбил «Грав» еще в прошлую оккупацию, — сказал капитан, — я стоял тогда в Монсе, в доме одного негоцианта, большого любителя бургонского вина, Он выписывал его из Франции бочками, — для себя, не для торговли. Мы застали у него полный погреб. И вот тогда я убедился, что из всех сортов бургонского белый «Грав» самый отличный. Он густ, как масло; тонко ароматен, как ранние весенние цветы; золотист, как холодный осенний закат; и пьянит, как любовь тридцатипятилетней женщины, — крепко и бестревожно.

— Вы поэт, капитан.

— Так точно, мой симпатичный молодой друг, признаюсь, я всегда немножко был поэтом.

Майор, чокнувшись, пропел:

Графы все лакают водку,
Только теле-граф один не пьет.

И оба расхохотались. За стаканом густого, маслянистого «Грава» они условились распределить в предстоящем походе к ван-Экену между собою роли сообразно склонности и вкусу каждого из них.

* * *

Когда Альберт ввел майора и капитана в свой музей в нижнем этаже, майор сказал:

— Здесь темно.

Альберт включил свет.

Майор оглядел комнату и пожал плечами.

— Но это все какая-то ненужная рухлядь. Например, вот это… что это за обезьяны? Или ведьмы? Или шлюхи из публичного дома?.. Что это такое, я спрашиваю?