Под звездою Москвы

— Здесь столько превосходных лакомств, господин полковник. Бельгийцы понимают толк в еде. Что вы прикажете заказать? У наших офицеров в ходу прекрасное блюдо — сырое мясо, особенно свинина, пропущенное через мясорубку. Его едят с пикулями и перцем густо посоленное. Если вам нравится, то я закажу. Вы, конечно, знаете мули вареные, а также препарированные, как устрицы? Закажу и это. Разумеется, с картошкой «фрит». Бельгийцы называют это блюдо «картошка по-русски». Но я отменил это название. Позвольте вам также доложить, полковник, что жареные сычуги с гарниром из фрита или бараньи кишки, слегка подсушенные на сковородке, — это нечто истинно нордическое! Я приказал отвести на городских бойнях, специально для стола комендатуры, особое отделение, где разделывают внутренности. Я поставил во главе этого отделения выдающегося специалиста по разделыванию сычугов и кишек, бельгийца Иохима Абельта. Этот Абельт стал известен теперь всему штабу нашего корпуса. Сам командующий заходил смотреть на его работу. Абельт, конечно, возится по колено в горячем дерьме. Но это несравненный знаток своего дела. К тому же он предан германским властям, потому что он враг всяких мыслей и истинный друг желудка. Абельт рекомендовал мне пить горячую свиную кровь. Здесь это иногда принято. Но я не решился.

Получив разрешение полковника на заказ ужина, майор отвел в сторону капитана и, пока полковник усаживался в машину, сказал Пфлюградту:

— Капитан, какой негодяй так глупо сочинил, что я буро мягок к неприятельскому населению, и подвел меня под отправку на Восточный фронт? — Лицо майора обострилось от злобы. — Почему этот выбор пал именно на меня? Почему именно я, а не вы, например, капитан? Скажите, почему?

— Зная вашу воинственность и неукротимость, я подозреваю, дорогой майор, что вы сами хотели того и даже, может быть, добивались через высшее командование.

Капитан издевался слишком явно и открыто. Вскипев, майор поднял стэк.

— Вы не очень торжествуйте, капитан. У меня счет с вами будет солдатский, понимаете? И счет за все… понимаете… за все!

Капитан не пожелал ответить майору. Он поспешил к отъезжавшей машине полковника и крикнул:

— Полковник, согласитесь, а все-таки моя семнадцатая таблица оправдала себя.

* * *

Когда полковник и свита уехали, капитан заперся на ключ в кабинете Альберта.

Уже темнело, и штабс-фельдфебель Магуна, опасаясь непорядков, обошел и проверил посты вокруг дома.

Вернувшись, он остановился на площадке около комнаты Марике, где стояли коротконогий и румяный.

— Ну вот, ребята, офицеров нет. Мы одни. Поговорим по душам и откровенно. Придется, видно, ехать на русский фронт. Довольны будете, ребята, если поедем украинские пироги жрать? А если хотите здесь остаться, то я попрошу за вас капитана. Что ты, Филипп, скажешь? Говори откровенно, по-дружески, это останется между нами.

Румяный осклабился во всю ширь растянутого рта.

— Я рад ехать, господин фельдфебель. Это преотлично! Я всегда доволен. Хайль Гитлер!

— Ну, если не врешь, я попрошу господина майора, чтоб тебя взяли на русский фронт. Попросить?

— Хайль Гитлер, попросите, господин фельдфебель.

— Я вот тоже, — продолжал Магуна, — сам прошусь на русский фронт. Скорей надо войну кончать, а не нежиться на бельгийских перинах. Воевать, рубить, крови хочется… Ну, а ты, Бернгард, что скажешь? Хочешь на Восточный фронт? — спросил Магуна коротконогого.

Коротконогий, не колеблясь ни минуты, ответил:

— Мечтаю, господин фельдфебель. Только о Восточном фронте и мечтаю. С вами в огонь и в воду. Только бы с вами. Куда вы, туда и я. Хайль Гитлер!

— Ну, молодцы ребята. Я доволен вами. Вы сегодня ночью пройдите здесь по комнатам, организуйте, что есть интересного, принесите мне, я и вам уделю по посылочке для ваших женушек.

Капитан приоткрыл дверь из кабинета и позвал фельдфебеля к себе. «Слушаю приказание!» — прокричал Магуна и бегом бросился в кабинет к капитану.

Коротконогий подмигнул ему вслед.

— Какая сволочь! И как врет! Он-то никуда отсюда не поедет. Его капитан никуда от себя не пустит. Эти два клеща здесь будут сосать доотвала. А ты, Филипп, дурак! Ты как будто серьезно хочешь на Восточный?

— Хочу. Я же, Бернгард, крестьянин. Мой отец воевал в прошлую войну здесь, на западе. Ничего, говорит, на западе хорошего не наживешь… и они здесь мстительные…

Коротконогий рассмеялся:

— А там русские, думаешь, немстительные? Ого-го-го! Партизаны! Мой брат Август пишет из Смоленска…

Румяный его оборвал:

— Не надо, Бернгард. Могут услышать… я боюсь…

— Боишься?

Солдаты замолчали, оба встревоженные и настороженные друг против друга.

Румяный вздохнул и как бы про себя сказал тихо:

— А много в этом доме дорогих вещей.

— Это для твоего крестьянского дома не годится… — ответил коротконогий.

Румяный посмотрел на него недоверчиво, с опаской, и разговор погас.