Подари мне краски неба. Художница

Превосходное расположение духа было несколько омрачено одним событием, вернее, только мыслью о событии. Наташе померещилась знакомая кепочка вблизи их дома. Нет, это был какой-то другой молодой человек, проходящий своей дорогой и с другой (миной на лице. Но было неприятно. Слава богу, Тонечка ничего не заметила, овеянная стихиями привычного быта. Наташе стало досадно на себя, столь пугливую и хрупкую.

Она даже разозлилась, относя это дуновение тьмы на свои бесплодные споры с жизнью. Но заноза осталась. Компромисс удался только на почве фантастичности всего происходящего. Чего только не было! Да, верно, будет еще. И тут впервые в жизни Наташа решила, что новое и небывалое вовсе не обязательно чревато напряжением и страхом, как это случалось раньше. Ведь не секрет, что единственной причиной общей с Тонечкой паники было относительное безденежье в их, опять же специфической, ситуации.

Завтра же мать внесет первый взнос за предстоящую Васеньке операцию, потом аккуратная и безукоризненная Швейцария, и скоро все встанет на свои места, как было при отце, как было всегда. И довольно всяческих новостей, пусть все останется как прежде. Размеренный быт, какие-никакие доходы от мелкой работы — вот счастье, вот покой. Правда, в этой схеме ее что-то не устраивало. Сказать по правде, не устраивало решительно все. Дороги назад не было, а где Наташа теперь находилась, она не совсем понимала.

— Эта квартира, — выговаривала она матери, — наш с тобой дом, сад и огород. Я выросла здесь, точно некая центифолия, и питаюсь здешним воздухом, вот теперь я наконец стала различать запахи, винный запах старых книг, и ты хотела с этим расстаться?

— Я не собиралась продавать книги, — рассеянно и без обиды отвечала Тонечка. — Прости своей матери минуту слабости. Не будешь же ты отрицать, что в такой ситуации я действовала все же осторожно и взвешенно.

Они ели лазанью, маринованные папоротники, салат из корейской моркови с креветками прямо из контейнеров, пили какое-то очень хорошее вино, которое выбирала Тонечка, хорошо разбиравшаяся в винах, Васенька уплетал любимые пельмени, — Тонечка поморщилась, покупая их (вредно!), но выбрала лучшие, — у сына тоже должен быть праздник. Долго сидели за столом, обсуждая, какие вещи лучше всего взять в Швейцарию. Тонечка явно волновалась, страна эта представлялась ей очень богатой, где люди даже летом почему-то ходят в норковых манто, которого у нее отродясь не бывало.

— А ты, мама, купи себе джинсы, такие, как у Татуси, тогда никто не поймет, что мы бедные. Ведь в джинсах ходят все, и бедные и богатые, — резонно заявил Васенька, за что Наташа наградила его поцелуем.

— Устами младенца… — важно изрекла она.

Потешная паника матери вселяла в Наташу необъяснимую уверенность и даже помогала, как привычная почва. Брат трогательно хлопотал вместе со старшими, предлагая время от времени взять с собой тот или иной предмет его игрушечного скарба.

— Мне бы хотелось, чтобы мой мишка тоже посмотрел Швейцарию. — Васенька схватил за ухо огромного белого медведя, купленного Наташей по случаю на выставке игрушек.

— Мишке будет скучно там без своего уголка, — ответила брату Наташа. — И железную дорогу брать с собой не советую. — Васенька уже тащил паровозик, снятый им с рельсов игрушечной железной дороги. — Паровозики соперничают с самолетами, а вы ведь полетите на самолете, и паровозик может обидеться и испортиться.

— Что же тогда мне взять, Татуся? — недоумевал брат.

— Возьми вот этого совенка. -

Она сняла с книжной полки своего заветного крошечного совенка, сшитого из пушистой серой ткани, как-то суеверно предполагая, что этот ее талисман поможет и брату в предстоящих испытаниях.

Наташа, глядя на него с нежностью, подумала, что мужская половина человечества для нее начинается с этого болезненного, но чудесного существа. И как это отзовется в ней, как организует будущее, она не знала.

Почти на ходу сделав акварельный портрет Васеньки, изобразив братишку несколько старше и серьезнее, чем он был теперь, она осталась очень довольна собой.

Наташа тут же решила развить эти идеи в цикл новых работ, непременно на рисовой бумаге особой плотности, используя специфический подбор красок. Целое, представшее перед ней в несколько мгновений, было столь ярким и значительным, что не оставалось никаких сомнений: нужно отложить все прочие заботы, тем паче что Тонечка, рассмотрев еще влажный и свежий портрет сына, прослезилась и, комкая батистовый платок, говорила о той же таинственной стороне Наташиного творчества.

— У страха глаза велики, — говорила Тонечка. — И в состоянии полного страха ты находишь абсолютную опору. Извини, что я говорю, как завзятый искусствовед. Но ты ведь собираешься сейчас написать что-нибудь превосходное. Я же тебя знаю.

— Да, какие-нибудь восточные сны, ландшафты, растения, люди, дети, животные необыкновенные, грифоны, единороги и другие существа из моего детства. Помнишь, каких сиринов и алконостов я рисовала в детстве? Я уже знаю, как я это сделаю. Вот только материал подходящий и краски будет найти не просто.