Подари мне краски неба. Художница

— Вы его забыли, — ничуть не смутившись, отвечал реставратор. — А я его положил вместе со своими книгами. Перед моим отъездом в Москву. А потом уже я забыл вернуть. В общем, мы оба забыли ваш фартук с зелеными цветами.

— Теперь это почти реликвия, пусть он здесь остается. Здесь много замечательных предметов. Пусть станет одним забавным больше.

— Как хотите, — сказал он. — Ведь ваше кредо, если я не ошибаюсь: «Как захотим — так и сделаем».

— Да едва ли уже, что так, — честно ответила она, неизвестно что имея в виду.

Тут же Владислав Алексеевич вступил в прерванный, видать, вчера и до ее прихода разговор с Бронбеусом. Это касалось медицинских препаратов, в которых реставратор разбирался тоже превосходно.

То, как он сидел, как располагал руки, поворачивал голову, да вся его осанка вдруг показалась Наташе знакомой. «Да он же сидит сейчас, как Рахманинов на Страстном бульваре, вот те на. Ничего не понимаю. Я ведь, кажется, отдохнула. Что за видения?»

Впрочем, сходство было несомненным. Наташа вспомнила, как впервые увидела памятник композитору, совершенно не представляя, кто бы это мог быть и отчего он тут расположился.

Она увидела его со спины. Выбравшись из-за деревьев и обогнув пьедестал, перво-наперво она увидела руки, покоящиеся, кажется, на подлокотниках кресла, руки ее совершенно поразили изяществом и мощью. Золотые буквы «Рахманинову» она восприняла уже вовсе спокойно — кому же еще?

И вот туда-то притащится скоро этот негодяй Стас, на Страстной бульвар, где ее ни в коем случае не будет. И она должна поторопиться.

— Наталья Николаевна, — точно вспомнил о ней реставратор. — Москва действует не лучшим образом и на меня. Для вас еще одна сумка с вашими вещами из Пскова. Вы сделали там много покупок, наверное не заметив.

— Действительно, — согласилась Наташа. — Я не успела разобрать тот ваш багаж. Я это все как бы потеряла. Но какое-то барахло я там покупала.

— Отчего же барахло, — изумился реставратор, отреагировав как чужеземец, превосходно знающий русский язык, но в его классическом составе.

— Нет, — ответила она, — не то, что вы думаете, барахло — это здорово, когда из Пскова — тем более. Я и правда в растерянности до сих пор. Все побросала, ничего толком не помню. Вас превратила в верблюда какого-то. Более того, я и сейчас ничего вспомнить не могу. Доброй Зое Егоровне ни разу не позвонила, как там наши телескопчики?

Она тут же набрала номер соседки, обрадованной и встревоженной.

— Наташенька, радость моя, — говорила Зоя Егоровна, — я зашла покормить рыбок, что там с вашей квартирой? Что произошло?

— Не беспокойтесь, Зоя Егоровна, это я затеваю ремонт. А рыбок заберите до моего приезда

— Что я уже и сделала. Не могут же благородные рыбки жить в таком ужасе.

Наташа представила, как та обиженно поджала губы.

— Все будет хорошо, Зоя Егоровна, — весело ответила Наташа и положила трубку.

В маленькой, туго набитой сумке, которую реставратор недавно привез из Пскова, Наташа как после долгого сна обнаружила несколько купленных там книг, замечательный псковский диалектный словарь, альбомы по реставрации, блок сигарет «Голуаз» и тот самый льняной сарафан, в котором она ходила на свидание.

— Вы гений, Владислав Алексеевич, — сказала она, — будет во что переодеться.

Схватив сарафан, она убежала в ванную и тут же сорвала с себя ненавистные остроуховские тряпки, немедленно облачившись в льняное чудо портновского искусства.

— Нужные краски теперь сами придут мне в руки, — заявила она Бронбеусу и реставратору, собираясь на время оставить их и дивясь двусмысленности только что сказанного ею.

— Может быть, Наталья Николаевна, вы возьмете меня с собой в качестве верблюда? — предложил реставратор.

— Нет, — слишком поспешно ответила она, — это дело очень личное. Краски там всякие, грунт, холсты, бумага, я буду стесняться. Это сугубо индивидуальные вещи, да вы же знаете не хуже меня.

— Вам, верно, нужны деньги, — настойчиво продолжал он, — возьмите, сколько надо, потом сочтемся.

— Не откажусь, спасибо.

Наташа взяла протянутые ей доллары.

В задумчивости постояв минуту, она направилась к входной двери.

— Покупки будет неудобно нести в пакетах, возьмите сумку.

И Владислав Алексеевич протянул ей французскую сумку, в которой были привезены ее вещи и книги.

Наташа поблагодарила и вышла, думая на ходу о том, как естественна и трогательна эта забота и как нелепо выглядит она с этим своим враньем.

«Будь что будет, — думала она, — если все получится, как я загадала, то к вечеру и с красками вернусь, и врать не придется, и на выставку поеду».

Оказавшись среди уличной толпы, она почувствовала себя одинокой и заброшенной. План, который она собиралась привести в действие и казавшийся ей безукоризненным, теперь выглядел едва ли не полной ахинеей.

Ключ от мастерской существовал в единственном экземпляре, и, если Стас возьмет его с собой, она просто не попадет в мастерскую. Или она полная дура, или… все-таки разбирается в людях. Стас — педант, и если было сказано, что ключ следует оставлять в тайнике, он так и сделает, вопреки любым его новым построениям.