Подари мне нежность

Артэр взял ее за руку:

– Ты должна остаться и поддержать мужа.

– Я не собираюсь смотреть, как они избивают друг друга до бесчувствия.

Артэр рассмеялся:

– Думаю, эта драка как раз приведет обоих в чувство.

– Значит, пусть дерутся, а меня тошнит от их дури.

Гонора решительно зашагала прочь и направилась прямо в комнату для шитья, желая только одного – забыть двух дураков, устроивших драку, как малые дети.

Небрежно бросив плащ на стул, Гонора заметалась перед очагом. Она не понимает мужчин и не хочет их понимать. Лучше всего выбрать себе уединенное местечко в лесу, построить там домик и жить спокойно.

Сердце заколотилось сильнее. Гонора остановилась и заломила руки. Мысль о разлуке с мужем потрясла ее. Она внезапно поняла, что ее невольно влечет к нему. Она думает о нем и хочет прожить с ним долгую жизнь. Она не хочет его терять! Может быть, потому ее так расстроила эта драка? Она не хочет, чтобы муж пострадал, чтобы у него что-то болело – и чтобы между братьями пролегла пропасть непонимания. Гонора чувствовала себя совершенно беспомощной и не знала, как ей все это предотвратить. В конце концов она плюхнулась в одно из кресел перед очагом, слишком расстроенная, чтобы браться за иголку. Быть женой гораздо сложнее, чем она себе представляла. А может быть, дело в том, что она влюбилась в своего мужа? Она не чувствовала бы такого разочарования, если бы продолжала относиться к своему браку как к договору и ничего не ждала от него. «А я жду, – думала Гонора, – и должна сказать об этом Кавану».

Она зевнула, подумав, что прогулка по вересковой пустоши сильно утомила ее, хотя скорее всего виной такому изнеможению были тревожные мысли. Глаза Гоноры закрылись, и она крепко уснула.

Каван и Лахлан, помогая друг другу, ввалились в большой зал. Артэр пришел чуть раньше, чтобы наполнить кружки элем. Драчуны отделались небольшими синяками и ссадинами. Ничего серьезного – в конце концов, они были братьями и никогда не нанесли бы друг другу серьезных увечий.

– За братьев Синклер! – провозгласил Артэр, поднимая свою кружку.

Каван и Лахлан поддержали тост и осушили кружки. Каван потянулся к четвертой кружке, эль из которой переливался через край, но Артэр его остановил:

– Это для Ронана. Он всегда с нами, хотя и не здесь… пока.

Каван снова наполнил кружки и поднял свою:

– За Ронана!

Братья выпили эль и перелезли через лавки, чтобы сесть за стол перед очагом.

– Мы найдем Ронана, – сказал Лахлан, в свою очередь наполняя кружки.

– Как находили его, когда он был маленьким, – напомнил им Артэр. – Ронан вечно терялся…

– И один из нас его находил. – Лахлан хлопнул Кавана по спине. – Один из нас, не обязательно ты. Мы по очереди вытаскивали его оттуда, где ему не следовало находиться.

– Для этого и существуют старшие братья, – сказал Каван.

Братья фыркнули и закивали, соглашаясь.

– Неси еду, красотка! – окликнул Лахлан проходившую мимо служанку и улыбнулся ей.

Она захихикала, кивнула и побежала на кухню.

– В один прекрасный день ты нарвешься на женщину, которая не кинется с готовностью выполнять твой чарующий приказ, – расхохотался Артэр.

– Это ему только на пользу пойдет, – поддакнул Каван.

– Это точно, – согласился Артэр, наполняя опустевшие кружки.

Краем глаза Каван заметил входивших в зал отца и мать. Чувствуя себя виноватым, он встал и крикнул:

– Отец, присоединяйся к нам!

Мать облегченно улыбнулась, и все внутри у Кавана сжалось от стыда. Нужно извиниться перед отцом. Он не имел права так разговаривать с ним – отец этого не заслужил.

Артэр и Лахлан промолчали, прикрывая полными кружками довольные усмешки.

Каван отметил, что мать поцеловала отца и, улыбаясь, поспешила прочь. Эта искренняя привязанность родителей друг к другу существовала, сколько он себя помнил. Привычно было видеть, как вождь клана целует свою жену, держит ее за руку, смеется вместе с ней, обнимает ее. Каван хотел, надеялся, мечтал однажды разделить такую нерушимую любовь с той единственной. Сначала ему и в голову не приходило, что подобное возможно с тихоней Гонорой, но в последнее время он понемногу начал восхищаться женой, навязанной ему ее отчимом.

Каван смотрел, как приближается к нему отец – высокий, мощного сложения человек, участливый, властный и благородный. Предводитель, которым можно гордиться. Отец, которого нельзя не любить.

Каван не стал дожидаться, когда отец подойдет, он сам пошел навстречу:

– Прости меня! Я болван.

Отец улыбнулся и положил на плечо сына сильную руку.

– Ты очень похож на меня, и я горжусь тобой.

Каван помотал головой:

– Не знаю, как таким глупым сыном можно гордиться.

– Только глупое сердце и может быть отважным.

Каван вспомнил, что сказал нечто подобное Гоноре.

Возможно, он и в самом деле похож на отца – и думает, как отец, и видит в людях отвагу, которую сами они в себе разглядеть не могут.

Каван обнял отца сильными руками и похлопал его по спине, выражая свою любовь единственным известным ему способом.

– Идем, присоединяйся к нам! – воскликнул он, и отец с удовольствием присоединился к сыновьям.