Подари мне себя до боли (СИ)

Соня не поняла, что случилось. Все было слишком стремительно для её заторможенного сознания. Она заметила только, что лысый сделал какое-то резкое движение рукой в сторону Макса. А в следующее мгновение Камиль уже лежал под грубым ботинком Моронского, прижатый щекой к полу. Дуло пистолета, оказавшегося в руках Макса, упиралось лысому в ухо.

Люди Мора не шелохнулись. Да и сама Соня даже испугаться не успела.

— Занозу выбрось! — сказал Макс лысому и тут только Соня заметила в руке у того нож.

— Хлыст убери! — сдавленно проскрипел Камиль.

— Не скули! — Моронский сильнее придавил его шею тяжелым ботинком к полу, продолжая буравить пистолетом ухо. Другую руку выставил вперёд, преграждая путь Джамалю.

— Каха, Джама. Давайте отпустим девочек и поговорим, как цивилизованные. Иначе, мои друзья разнесут этот келдым, а лысый потяжелеет грамм на восемь-шестнадцать. Мне мух на него не жалко.

Джамаль быстро заговорил по-турецки. Каха повелительно каркнул что-то в ответ. Через мгновение Камиль оскалился, но холодное оружие из зажатой кисти выпустил. Макс убрал подошву с его шеи и носком ботинка быстро отбросил нож в сторону к ногам своей охраны. Однако, с прицела не снял. Поиграл желваками.

— Ну, что? Отпускаем чаек и садимся, разговариваем, как воспитанные люди с общими интересами? — он обвёл жестким взглядом всех присутствующих мужчин.

— Пусть идут. Все равно аппетит пропал… — сказал Джамаль.

Макс убрал пистолет.

— Возражений у дам, я надеюсь, нет? — Моронский смерил колючим взглядом Соню и снова презрительно скривил рот.

«Да. Это конец!»

Грудь изнутри обожгло очередной волной обиды, а слёзы с новой силой хлынули из глаз, застилая тусклый свет, в котором размытая Нелька, неуклюже ползла по дивану.

— Дальше сам, — сказал Макс охране и убрал пистолет за пояс, глядя на помятого ботинком лысого. — Эта грязь больше не булькнет.

Моронский кивнул своему человеку. Их с Нелькой подхватили под локти и вытолкали из комнаты, как двух нашкодивших кошек.

***

— Хороший клуб отгрохали, — проговорил Моронский, когда за воронами закрылась дверь. — И район хороший. Что характерно — мой! Я смотрю, дела у вас неплохо идут? — Макс сделал паузу, оглядел всех по очереди и добавил с досадой: — А денег все нет. Где мои бабки, Джама?

— Мы же перетёрли с тобой… — вспыхнул тот.

— Да ладно, — перебил брата Каха, — Мор, заканчивай цирк. У нас джентельменский договор был. Конкретные сроки зафиксировали. Всё на мази было…

Макс обернулся. Он знал, что раз в дело вступил старший Ознаур, нужно всегда держать пару козырей в резерве. Их у Макса для Кахи как раз два и было. Но выбрасывать их сейчас, означало — спалить всю обойму в воздух.

Рано.

— Когда сроки обсуждали, вы мне про клуб ничего не сказали. И было очень неприятно узнать это от моих ребят. Сразу, как-то, градус доверия к моим восточным друзьям упал.

Макс обвёл всех троих взглядом: Джамаль раздраженно крутил перстень на мизинце; лысый тёр на шее протекторный след от башмака Моронского; Каха вертел и мял в пальцах сигарету.

— Так что, — снова заговорил Макс, обращаясь к последнему, — моя доля — ровно половина, до конца месяца должна быть у меня. Не будет бабок — заберу эту чайхану себе. По поводу остальной суммы уже с пацанами договариваться придётся. А они, повторюсь, ждать не любят.

Макс щёлкнул зажигалкой перед носом у Кахи и держал открытое пламя до тех пор, пока тот, все-таки, не прикурил. Резко, захлопнул крышку так, что Каха вздрогнул и моргнул.

— Зря ты… Мор, — услышал он уже на пути к выходу, — не стоит ОНА того, чтобы портить со мной отношения.

Макса покоробила эта фраза, но вида он не подал. Каха блефует! Моронский ничем себя не выдал, чтобы принимать угрозы уязвлённого противника всерьёз.

— Миша, алаверды! — сказал Моронский входящему в комнату невысокому, поджарому мужику в костюме, и сам шагнул за порог.

Дальше ребята без него разберутся.

Эти марамойки не сидели в машине, наглухо запертые, как он велел сделать охране, а находились возле нее. Полуголая шмакодявка сидела на кортах, низко опустив голову. А эта… в розовом гандоне, стояла рядом, протягивая ей бутылку воды и что-то тихо втирала ей.

— Не захотели садиться в машину, — пояснил Славик, когда Макс подошёл ближе, — сначала блевали в кустах, теперь вот, воздухом дышат.

— Перед смертью все равно не надышатся! Полей! — он подставил руки и Слава полил ему в ладони из бутылки. Макс плеснул пару пригоршней себе в лицо и растёр.

— Что пили? — рявкнул он, вытирая лицо краем футболки.

— Ш… Шампанское, — тихо ответила Соня, не поднимая на него глаз. — В нем что-то было. Мы его вырвали.

— Ели?

— Виноград только немного, — проблеяла девчонка.

— Нельзя было. Если дурь попала а желудок — есть нельзя.

Он снял с себя куртку.

— Прикройся! — процедил Макс, надевая ее на Соню.

Она продела руки в рукава и обхватила себя, низко опустила голову и шмыгнула носом.

И Моронского вдруг переклинило! Захотелось убить эту дуру и одновременно сжать в объятьях, прижать к себе сучку, пожалеть, успокоить. Стоит — трясётся вся, шатается на коблах своих…