Подари мне себя до боли

Макс  снова вышел. Заменил член на большой палец. Скользнул им в нее, поиграл с клитором, размазывая обильно выступившую смазку по всему пирожку. Соня заметно расслабилась, по телу ее прокатилась сладкая дрожь. А Макс воспользовавшись этим, неожиданно быстро  проник пальцем в попку. И сразу членом в киску.

Соня охнула.

- Вот так, детка. Я буду трахать тебя везде. И там тоже. Такая узкая, что даже жаль. Но ничего, скоро распробуешь...

Он толкался в неё членом, ритмично проникая пальцем в задницу и Соню била крупная дрожь. Такая отзывчивая. Такая податливая. Как воск плавится в его руках. Лепи, что хочешь.

- Быть моей послушной девочкой - значит делать все, как я скажу, Соня!

- А если... я не буду делать, - сдавленно проговорила Соня, продолжая подмахивать Максу в такт и всхлипывая при каждом столкновении их бёдер.

- Накажу! - отрезал он и снова звонко опустил ладонь на румяную ягодицу, потянул ее за волосы на себя. Члену стало теснее. Соня сжималась в предоргазменных судорогах. Движения Макса стали чётче, размереннее и  глубже.

Да, давай, сладкая, кончай, кричи!

Он дождался, когда ее перестанет бить в экстазе и вышел. Выстрелил тугой струей ей на круглый медовый зад. Снова вошёл в неё, медленно двигаясь во влажной горячей плоти вперёд и назад, упоительно, сладко. Соня ещё раз вся сжалась и выгнулась с протяжным стоном.

Охуительно страстная девочка! Его девочка!

- It’s a man’s world, baby! - шепнул он ей на ухо и покинул сладкое место.

Ну, посмотрим, дошла до неё суть ее роли, или придётся объяснить ещё раз и с применением более грубых методов. 

- Даю тебе время до конца месяца, - он развернул ее к себе,  впечатал в себя, нырнув в море виски ее глаз, пьянея, - ты уволишься из своего офиса. Ты теперь работаешь на меня! Я хочу построить дом себе. Будешь рисовать мне его. До тех пор, пока мне не понравится. Зарплату позже обсудим. Не обижу.

Рот открыла. Глазки бегают. Сначала бледная стала, а потом щеки - красными. Не ожидала такого расклада?

- Это не все... - Макс помолчал, подбирая слова поубедительней, - Собирай вещи. Две недели тебе хватит, надеюсь?

- З... за... чем...?

- Ты съезжаешь из своей хрущебы. Будешь жить там, где я скажу!

Глава 41 (часть 1)

я хочу снять с тебя это платье,

а потом истомить из тебя всю грусть.

одни поцелуи, одни объятия.

и чтобы взглядом, будто проклятие,

с улыбкой шептала

-пусть.

я хочу мучить тебя, тревожить,

чтобы внутри все горело огнём,

самое дикое преумножить,

чтобы все казалось кошмарным сном.

медленно, жадно трогать повсюду,

по твоим грешным и сладким местам.

ты без сомнения ответишь: «буду»,

обернёшься и вот он я,

где-то там.

У всегда собранной, ответственной и серьёзной Сони возникла проблема.

С концентрацией.

Любое дело, которым она пробовала заниматься, спотыкалось о флешбеки и катилось кубарём к нулевой отметке.

Утром упустила кофе на плиту. На зубную щётку выдавила крем для рук. Юбку надела наизнанку. Хорошо, Мама вовремя заметила и поймала уже на пороге. А то б так и пришла в офис.  На потеху коллегам.

На работе едва не отправила проект на утверждение не тому клиенту. Ходила и спотыкалась почти на каждом шагу. К обеду рассеянность стала угрожать не только физическому здоровью, но и  репутации, когда Соня чуть не проигнорировала гендерные указатели на дверях туалета.

А все потому, что после бурных выходных у неё болело все тело! И совершенно отсутствовала голова! Будто ее трамвай переехал, а не в постели с Моронским она провела эти два дня!

В постели с Моронским. Звучит, как название триллера. Да, оно так и есть! Соня, как из военного плена вернулась в воскресенье вечером. Вся насквозь пропитанная его запахом. Даже маму, кажется, ударной волной задело.

А сегодня у неё болели бедра. Потому что никогда раньше Соне не приходилось так долго держать их широко разведёнными. Ныли руки, потому что она очень долго на них опиралась, саднило колени и ягодицы, потому что... о Боже, лучше не вспоминать. Грудь стала такой чувствительной, что она не смогла надеть лифчик под свободную хлопковую рубашку. С длинными рукавами, потому что все руки от кисти до локтя были в синяках. И воротник пришлось поднять, потому что шея, плечи и грудь... нет, лучше не вспоминать.

А как не вспоминать, если каждое движение «истерзанного» тела перекликалось с памятью. И она сама подкидывала сознанию картинки, от которых разгорался жар во всем теле. Не помогла бы даже ванна со льдом, чтобы остудить жгучий стыд со вкусом запретного, тайного желания повторить!

Она думала, что всё и так давно вышло за установленные Соней границы моральных принципов, этических норм; за все рамки и табу. Пока прошлой ночью не пала последняя Сонина крепость.

И он был так нежен в ней, так заботлив. Взял в плен без сопротивления. Без единого выстрела. Терпеливо выжидая нужный момент.

Ему так важно было хоть в чём-то быть у неё первым. И она ему это позволила. Пустила.