Подари мне себя до боли

Виталик уехал на Урусе Моронского катать свежесделанные сиськи. А сам Моронский всегда думал, что в его доме супер-сверхскоростной лифт. Сейчас же ему казалось, что эту металлическую будку вручную тянут лебёдкой пара безруких калек. Макс проклинал верхний пентхаус. Соню крупно колотило и она уже  не пыталась это сдерживать.  Он даже начал опасаться, что девчонку замкнёт, она вся заискрится и потухнет. И во всем доме выбьет пробки. А они застрянут в этой коробке.

Макс по-прежнему крепко держал Соню, зажав ее между зеркальной стеной лифта и собой, хотя смысла особого в этом не было. Никуда уже не сбежит. Попалась, птичка. Даже не подозревает ещё, насколько серьезно. Попалась.

Помады на ее губах уже не осталось. Она вся, видимо, была на бороде Моронского. Но до чего же вкусные губы! Он не мог остановится, терзал их снова и снова. Такие мягкие, послушные...

И не мог вспомнить, испытывал ли когда-либо такой сексуальный голод.

Наконец, гребаные двери разъехались и они оба ввалились в холл пентхауса. Уже изрядно помятые и растрёпанные.

Светильники медленно зажглись, рассеивая мягкий тёплый свет.

- Извини, детка, экскурсии не будет.

Он легко подхватил Соню на руки и понёс вглубь квартиры, по пути соображая: гостиная или спальня. Гостиная ближе, спальня удобнее. Все-таки спальня, решил Моронский и понёс Соню по лестнице на второй этаж.

Свет не нужен был. Панорамные окна переливались огнями ночного города и этого было, более чем, достаточно! Это потом он обязательно трахнет её солнечным днём, чтобы накормить досыта глаза, а сейчас хорошо и так. Потом он обязательно сделает с ней все, что нафантазировал. И как бы не хотелось ему оторваться по полной, сегодня он сдержится, чтобы не спугнуть девчонку. Он только слегка познакомит ее с собой поближе. Совсем немного помучает. Чуть-чуть накажет. За то, что заставила так долго ждать.

Пока нес беззащитную добычу наверх, она потеряла туфли и успела расстегнуть несколько пуговиц на его рубашке.

Моронский поставил девушку в изножье кровати и стянул с неё жакет. Отступил в темноту.

Стоит в лихорадке. Волосы рассыпались по плечам. В глазах пламя. Даже в мерцающем свете мегаполиса видно, как ее трясёт. Щеки залиты румянцем. Рот приоткрыт. Губы опухли и жадно хватают воздух. Грудь поднимается от тяжёлого дыхания. И бешено трепещет на шее артерия.

- Закрой глаза, - глухо приказал Макс.

Он сорвал с себя рубашку, отбросил ее куда-то на пол. Подошёл к Соне со спины. Собрал ее волосы, перекинул через левое плечо. Прильнул губами к шее с правой стороны. Кожа ее тут же покрылась мелкими бусинками мурашек. Макс нащупал сзади ее топа собачку замка. Расстегнул. Стянул бретельки с плеч, топ сгинул на полу. Не отрывая губ от Сониной шеи, покусывая и втягивая кожу, Макс накрыл ладонями ее отяжелевшие от возбуждения груди, слегка сжал, наслаждаясь идеальным объёмом, формой, упругостью. Горошинки сосков упирались ему в кожу ладоней. Он взял каждый и зажал между большим и указательным пальцами. Сначала слегка, потом сильнее. Оттянул вперёд и резко отпустил. Соня всхлипнула и откинула голову назад, на грудь Максу, слабея.

- Идеальная, Соня, - прошептал он, - созданная для меня.

Нашарил молнию на её брюках, расстегнул, подцепил пальцами за пояс и стянул вниз. Новая волна крупной дрожи окатила ее стройное тело. 

- Вот, так... а ты упиралась, дурочка, - языком скользнул в маленькое ушко, - ещё не начали, а ты уже готова...

С трудом оторвавшись, Макс обошёл ее, встал спереди. Свет городских огней мягко подсвечивал Сонин силуэт золотом. Идеальная. Охуительная. Грудь, талия, бёдра, ноги... всё, как лично для Макса кем-то вылеплено. Такая - одна на миллион и она сейчас будет вся его. У Моронского вдоль позвоночника, будто,молнией рассекло. Член просто негодовал  от нетерпения, рвался из брюк, агрессивно оттягивая ширинку. 

Но Макс не торопился. Много чего хотел сделать, но спешить сегодня не собирался. Хотел растянуть удовольствие. Довести ее почти до точки, но не до конца. И подержать там какое-то время.

Он сделал шаг к Соне, вынуждая  ее отступить к краю кровати и слегка подтолкнул. Девочка охнула и упала на спину. А Моронский ухватил края ее трусов и быстро стянул их с длинных ног. Отправил кружевной лоскуток к остальной одежде. Очертил взглядом покорную, отдающую себя, голую Соню...

Макс все пытался понять, почему она так на него действовала. Что в ней превращало его в какое-то тупоголовое одноклеточное, у которого только три примитивные эмоции: «Ууу», «Ыыы» и «Аааа», которые, впрочем, мало чем отличались друг от друга.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ А сейчас понял - она просто о-ху-и-тель-на-я. Одно это неприличное  слово объединило в себе все цензурные эпитеты, которые вышибло из памяти начисто, едва ноздри уловили ее тонкий, сладкий аромат.

Моронский развёл в стороны Сонины ноги, сам встал на колени между ними. Она в смущении подняла ладони к лицу и закрылась. Спряталась.

- Убери руки, - хрипло сказал Макс, - я сейчас хочу, чтобы ты видела, что я делаю.