Подари себе рай

Река времени… В нее вливаются равно и радостные, и безрадостные дни. И был день 21 декабря 1938 года. Для всей страны праздник, а для Хрущева и его семьи — «чорний сум». Никита сидел в своем роскошном киевском кабинете и, повернувшись спиной к столу, смотрел на портрет Сталина. Он пытался связаться с Самим по ВЧ, но Поскребышев сказал, что у Хозяина Ворошилов, Шапошников, Тимошенко и Кузнецов. «Срочно вызвал их Иосиф Виссарионович. Как освободится, я вас соединю».

«Конечно, поздравить с днем рождения — первое дело, — думал Никита. — Первое, но не главное. Главное — совсем другое. Ленька, сын от любимой первой жены, от Фроси, Ефросиньюшки, Ефросиньи Ивановны Писаревой, влип в дрянную историю. Сукин сын, паршивец! Связался с бандой — грабители, убийцы, — исчез из дома, пропал на целую неделю. Он и раньше, бывало, пропадал. Но тут… Тут звонок начальника республиканского НКВД: «В КПЗ ваш сынок, Никита Сергеевич. С бандажами снюхался». И в Москву уже, сучий потрох, доложил. Придумал повод, тотчас полетел в столицу, в ножки Хозяину бросился. Он сказал, что разберется. Ленька-Ленька, что же ты наделал?! Видать, зря не лупцевал я тебя в детстве ремнем. Все жалел, ведь с четырех лет без мамки жил — Фрося от тифа в двадцать первом померла. Да, боком ласка вышла».

Яростной трелью взорвался телефон:

— Товарищ Хрущев, соединяю вас с товарищем Сталиным.

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

— Здравствуй, Микита. Как дела на Украине?

— Хорошо, товарищ Сталин. От имени миллионов украинских коммунистов, от имени всей золотой Украины поздравляю вас, наш дорогой, наш любимый и мудрый вождь и учитель, с днем рождения. Вам обязаны мы всеми победами в строительстве счастливой социалистической державы, вам желаем…

— Спасибо, Микита, — перебил Сталин. — Всего этого наслушался я сегодня вдоволь. Насчет твоего сына Леонида. Мы тут посоветовались с товарищами и решили… — Наступила тишина, и Хрущев замер, сжал трубку обеими руками так, что пальцы хрустнули. — И решили, — продолжал далекий глуховатый голос, — простить его за молодостью лет.

Хрущев хотел выкрикнуть слова благодарности, но не мог произнести ни звука — внезапно сдавило горло.

— И один добрый совет: пусть добровольно вступит в РККА. Армия — отличная жизненная школа. Ты меня слышишь, Микита?

— Да, товарищ Сталин, — заговорил наконец Хрущев сквозь рвавшиеся из груди рыдания. — Отец родной, любимый, милосердный! Вовек, вовек буду помнить. Как, чем смогу отблагодарить? Верностью, преданностью…

Сталин уже давно положил трубку, а Никита все говорил и говорил о переполнявших его сердце чувствах.

Берия, получивший запись этого разговора через день, внимательно перечитал ее несколько раз. При этом он одобрительно цокал языком — есть, есть у кого поучиться изъявлению искренней любви к гениальному земляку. Но порядок есть порядок — и запись эта вместе с рапортом НКВД из Киева была аккуратно положена в личное его, Берии, досье на кандидата в члены ПБ Никиту Сергеевича Хрущева. А как же, мало ли что с нами, смертными, может случиться. Завтра. Послезавтра. Подальше положишь — поближе возьмешь.

ЗАДАНИЕ «КУЗЕН»

Сергей осторожно взвел курок и встал справа от двери. Посмотрел на наган, вспомнил почему-то — с тридцать четвертого года было отменено право членов партии носить с собой личное оружие. Усмехнулся: «В нашем ведомстве это право еще остается. Даже для немногих беспартийных». Новым его ведомством было ГРУ, куда его с трудом перетащил обладавший безошибочным нюхом на кадры Берзин.

Стук повторился, но не тот, условный, который он ожидал услышать. Дешевая гамбургская гостиница была построена из бросовых материалов, сквозь тонкие доски явственно доносилось чье-то сиплое дыхание.

«Вышли, вышли на след, — лихорадочно думал Сергей, — с этими шутки плохи. Нюх как у породистых ищеек. А главное — мозги работают хорошо. Тысячу раз был прав Афанасий Петрович: немцы — первоклассные контрразведчики. Не прощают малейшей оплошности. Какую же допустил я? Ладно, это потом. А сейчас надо уходить. Но как?»