Подарки фей

«Другой на моем месте поднял бы тебя на смех, Сим. Но только не я. Ложись! Вот оно, папское благословение!»

Испанец, разворачиваясь, разом пальнул из всех бортовых орудий. Ядра так и посыпались в воду, только одно угодило в поручень за моей спиной, и я весь вдруг как-то странно похолодел.

«Эй, Сим, у тебя что, пробоина? Поди-ка сюда», – говорит мне Фрэнки.

«О господи, мистер Дрейк! У меня ноги не двигаются…» – и это были последние слова, что я вымолвил за много месяцев.

– Как это? Почему? – наперебой закричали дети.

– Поручень ударил меня вот сюда… – Саймон неуклюже завел руку за спину. – И у меня все тело отнялось, от плеч и донизу, и язык во рту не ворочался. Фрэнки сам притащил меня на закорках к тетушке в дом, и там я лежал в постели, немой и неподвижный, месяц за месяцем, а тетушка день и ночь растирала меня руками. Она верила в целительную силу растираний, и потом, у нее ведь все-таки был особый дар… В конце концов мою бедную спину вдруг отпустило – и стал я опять как новенький, только сил не больше, чем у котенка.

Ну, думаю, долго же я провалялся в кровати. И первым делом спрашиваю, где Фрэнки.

«Ищи ветра в поле, – говорит тетушка. – Он уж давно уплыл».

«Как бы мне, – говорю, – поскорей догнать его?»

«У тебя, – говорит она, – будут теперь другие заботы. Твой дядя помер на Михайлов день, а верфь осталась нам с тобою в наследство. Так что займись-ка делом, да смотри: больше никаких железных кораблей!»

«Как! – говорю, – да ведь вы одна в них и верили».

«Может, я и сейчас в них верю, но я всего только женщина, хоть во мне и течет кровь Уитгифтов. Да и Англии нынче нужно побольше кораблей из обычного прочного дерева. Вот ты их и будешь строить».

– И с того дня, – вздохнул Саймон, – я и в руки не брал ни листочка железа. Даже лодки игрушечной не смастерил ни разу, даже чертежика не начертил!

И он смущенно улыбнулся.

– Уитгифты всегда были упрямы, – пробормотал Пак, – особенно по женской линии.

– А сэра Фрэнсиса Дрейка вы больше не встречали? – спросил Дан.

– Не скоро довелось нам встретиться. Знаете, дела, заботы, то да се, а тут меня еще выбрали в магистрат – в общем, не видались мы двадцать лет. Нет, слухи-то до меня доходили: слухи о Фрэнки давно разнеслись по свету. Дерзкие вылазки, ловкие маневры – все точь-в-точь как тогда, на переправе, только теперь на него обращали больше внимания… Когда королева Бет посвятила его в рыцари, он прислал моей тетушке в подарок высушенный апельсин, наполненный душистыми пряностями. И она расплакалась над ним, проклиная себя за свои пророчества. Это она, мол, его надоумила пуститься в такое опасное плавание! Хотя мне сдается, пророчества тут ни при чем. Но ведь как точно она все предсказала! Целый мир улегся к нему в ладонь, и он схоронил своего лучшего друга, мистера Даути…

– Оставь в покое мистера Даути, – скомандовал Пак. – Расскажи, как ты снова свиделся с сэром Фрэнсисом.

– Ах, да! Это было в том году, когда меня выбрали в городской совет – в том самом году, когда король Филипп снарядил свой флот против Англии, не спросясь у Фрэнки.

– Непобедимая армада! – обрадовался Дан. – Я так и думал, что до этого дойдет.

– Я-то знал, – продолжал Саймон, – что Фрэнки не даст испанцам и понюхать лондонского дымку. Но у нас в Порт-Рае многие сомневались на этот счет. Пушечный гром доносился с ветром от острова Уайт, нагоняя страху на горожан. Сперва погромыхивало вдалеке, потом все ближе и ближе, и к концу недели грохотало так, что женщины на улицах взвизгивали от испуга. И вот со стороны Гастингса показались они, в громадном облаке порохового дыма и вспышках пламени… А наши то вырывались вперед, то храбро ныряли обратно, в самое пекло. Грохочущее облако стало сдвигаться к другому берегу, и я понял, что Фрэнки теснит испанцев к нашей переправе – к тем голландским отмелям, среди которых он был как дома!

Тогда я говорю тетушке: «Дым поредел. Бьюсь об заклад, что у Фрэнки снаряды на исходе. Пора мне идти».

«Только не в этом старье! – говорит тетушка. – Надень новый камзол, который я тебе справила, чтоб заседать в ратуше. В такой день нельзя осрамиться!»

Я натянул камзол, повесил на грудь золотую цепь, надел голландские штаны пузырями и все, что полагается.

«И я с тобой», – вдруг заявляет тетушка и выходит ко мне разодетая в пух и прах: сборки, оборки, корсаж и всякое такое. Она была женщина видная.

– Но на чем же вы поплыли? – спросила Уна.

– На своем собственном судне: я владел им пополам с тетушкой. И отправились мы не с пустыми руками! Перед этим я три дня грузил на «Святого Антония» все, что было припасено у нас на верфи. Мы набили трюм большими, малыми и средними пушечными ядрами, набрали железных прутьев и крепежных полос для судовых плотников, и целый штабель новеньких дубовых досок толщиной в три дюйма, и кожаные ремни для орудийных затворов, и кучу отличной пакли, и свертки парусины, и сотни ярдов лучшего каната. Я-то знал, что ему пригодится после недели такой работенки! Я ведь, милая барышня, сам корабельщик.