Подарки в продуктовых пакетах (СИ)

— Как мне рассказала медсестра, — в голосе неожиданно зазвучал пугающий металл, — левый висок отвечает за… распознавание человеческой речи, — Саня говорил не своими словами, повторял услышанное. — А он был поражён. Толя слышит нас, но не понимает, — с трудом выдавил Саня.

В груди защемило.

Я притянул к себе шарф и без раздумий сжал его.

Я не мог вздохнуть. На сердце потяжелело. Кровать расплылась.

Если бы я не попросился к нему… если бы его тогда не было со мной, этого бы не случилось.

Молодец, Яков, на славу постарался.

Потекли слёзы. Я подтянул колени, опираясь на лодыжки, и уткнулся в шарф, стараясь не закричать.

Если бы не он… если бы не я… Если бы я знал, что всё приведёт к этому, я бы уехал в другой город, к бабке. Может быть, даже сообщил родителям… Но нет, я попросил его помощи, и он поплатился за неё, а ведь даже не был ни в чём виноват.

Вот же дрянь.

Саня крепко стиснул моё плечо. Вера не побоялась обнять.

Я скулил как ничтожество.

***

Когда я остался в палате один, то попросил, чтобы никого больше не пускали: будь то родители или полицейские.

Я обвязался шарфом, местами мокрым, и лёг на бок, иногда заглядывая в окно. Стояла пасмурная погода.

Я лежал. Иногда трогал шрамы на ногах, без желания раскрыть старые раны. Думал о Толе.

Пока я был у Якова, я даже не вспоминал о нём.

Толя поддерживал меня. Мы сблизились, я впервые ощутил настоящую связь с человеком. А когда оказался в критичной ситуации, напрочь забыл о нём, будто его никогда не существовало. Будто мы вместе не прожили неделю и не узнали друг друга лучше, чем за пару-тройку лет.

От себя отвратно.

Это мой худший новый год.

Подушка пропиталась новым слезами.

***

Через три дня я настоял на встрече с Толей. Чувствовал себя удовлетворительно. Я испытывал дикое желание показаться перед ним.

Если, я думал со страхом, он на самом деле не понимает человеческую речь, то, возможно, он не смог понять, если ему говорили, что я жив. Может быть, Саня и Вера изловчились и, улыбаясь, показали мою фотографию. Этого бы вполне хватило. Но это не означает, что мне лучше не показываться ему.

Толя лежал в другой больнице, поэтому мне пришлось заручиться поддержкой родителей.

Только из-за подобной услуги признавать их я не думал. Если бы мог, если бы знал как, сам бы отправился.

Отец отвёз на машине. Я смотрел на город, как на новый – что-то в нём изменилось. И дело не в количестве снега или исчезновении новогодних украшений. Что-то поменялось в его внутреннем устройстве.

Отец предлагал довести меня до палаты, но я отказался. Попробовал управлять коляской сам, получалось, но водил я ужасно.

Медсестра предложила помощь. Я отказался. Если мне жить с этим, будет плохо, если я не буду пользоваться моментом, чтобы накопить опыт.

Она провела меня до одиночной палаты. По пути встретилось несколько больных: один из них был стариком, тоже колясочником. При его виде я испытал восхищение и уважением одновременно с неприязнью и отвержением.

Я хотел ещё встать на ноги.

Медсестра постучалась и открыла дверь.

— При-вет, — с разрывом произнесла она, махая рукой. — К тебе друг, — медленно проговорила она, указывая на меня. — Давай, — кивнула мне.

Я схватился за колёса и глубоко вдохнул. Потребовалось несколько передышек, чтобы усмирить взыгравшееся сердце.

— Не бойся, — подтолкнула она.

Опустив голову, я прокрутил колёса и заехал в узкий проём. Дверь за мной тихо закрылась.

Я не решился поднимать глаза. Пальцы вцепились в резину. Меня снова затрясло.

Чтоб это всё.

До моих ушей донёсся осторожный вздох и невнятный слог.

Я аккуратно поднял глаза. Толя смотрел на меня.

Он выглядел плохо: похудел, оброс. Глаза, кажется, впали. Я медленно подъехал к нему. Под глазами кожа раздражена. Красная от слёз. Я пытался себе представить, что он перенёс, когда очнулся в больнице и ни слова не мог понять от людей, которые копошились вокруг него. Мало того, он не мог им ничего ответить: он не мог сказать то, что хотел. Каждый раз, каждая попытка приводила к тому, что он не имел возможности выразить свои мысли и страдал от этого.

Он не понимал людей, и люди не понимали его.

Его рука коснулась моей.

У меня на глазах стояли слёзы, но я улыбался – чтобы показать, как я рад его видеть.

Он тоже мне рад.

Но его глаза честно говорят, что прежними нам уже не стать.