– Ты ел такое пирожное? – уточняю осторожно. – Когда?
– Недавно. У меня был день лождения и дядя Глеб пливез вот столько колобок, – Костя растопыривает пальчики обеих рук. – Всем–всем хватило, даже дяде Степе охланнику.
Малыш сам перелистывает дальше.
– И этот толт я ел. И этот.
Мальчик наверное шутит. Тыкает на все подряд картинки и выдает желаемое за действительное.
– Тоже дядя Глеб привозил?
– Ага. А вот этот дядя Лома и дядя Слава. Они лазные толтики пливозят, очень–очень вкусные. Мы едим, а они нам шкафчики делают. Я им помогаю.
Как интересно. И сколько вопросов сразу и к Глебу, и загадочному "дяде Ломе". Часть из них я могу задать ребенку.
– Костя, с кем ты живешь?
– С другими лебятами. А девочки в длугом клыле.
– А где ты живешь?
– В детском доме.
У меня закружилась голова. Наверное, в палате давно не проветривали. Чувствую, если срочно не глотну свежего воздуха, точно грохнусь в обморок.
– Костя, я пойду, ладно? Мне нужно на работу. Ты посиди здесь, дядя Глеб скоро придет, поиграет с тобой. Ладно?
– Тетя Катя, ты ко мне еще плидешь?
Слезы накатились, когда Костя задрал головенку и посмотрел на меня своими огромными черными глазищами. Наивными, чистыми, добрыми.
– Приду, – пошевелила губами, моргнула вдобавок. Новый ком, гораздо больше предыдущего, плотно застрял в горле.
И стиснула зубы, когда малыш обнял меня за талию. Крепко–крепко.
– Ты чего, Кость? – аккуратно сняла с себя его ручки.
– Ты пахнешь вкусно.
– Чем?
– Мамой.
–––
32. Глеб. Она ставит точку, я – многоточие
За окном темнеет от тяжелых грозовых облаков. Интуитивно на сердце тревожно, но худшее уже позади – ребенка спасли, больше такого не допустим.
Как там Катя и Костя? Не поспешил ли я оставить их одних? Не так, совсем не так я планировал их познакомить, но… получилось как получилось. Болезнь не спрашивает, вовремя она сваливается на бедные головы или нет. Вот и Костя не виноват, что приболел, хотя бы в силу своих малых лет. Главное – спасли, остальное исправим.
Все, что ни делается, все к лучшему, правда же?
Врач заверяет, что с Костей все будет хорошо, пару дней еще полежит здесь, подлечится. Прошу сделать тесты на другие аллергены, в частности, на шерсть кошек и собак и, по возможности, других домашних животных. Как же ребенку без животных расти? С рыбками, например, не поиграешь. У Илюхи она вообще утонула.
Врач любезно и монотонно зачитывает внушительный список возможных аллергенов. Костю надо от них беречь. Киваю на каждый пункт – понятно.
Воздух за пределами распахнутого окна сотрясает гром, и в этот же момент мимо приоткрытой двери врачебного кабинета пронеслась до боли знакомая фигура.
Катя, моя Катя сбегает! Не дождавшись меня!
Нельзя было Катюшу с Костей оставлять одних, и чем я раньше думал? Остолоп!
Рванул за своей женщиной, не дослушав рекомендации врача. Выскочил в коридор и в последний момент увидел, как Катя скрылась за дверью, ведущей на лестницу.
Огибаю детей, нянек, медсестер, так некстати мешающим догнать мою беглянку. Кого–то пришлось просто передвинуть с пути, чертыхнувшись сквозь зубы.
Нет ее на лестнице! Только тень на нижнем пролете и цокот каблучков.
– Катя! – кричу ей. – Катя, стой!
Моя Катя не остановилась, не оглянулась и, показалось, ускорилась. Да в чем дело–то?
Перепрыгивая через две ступеньки, догоняю ее уже на улице. На крылечке.
– Катя! – хватаю ее за локоть, разворачиваю к себе и...
Лицо любимой женщины залито слезами, а в глазах невыносимая боль. Да, именно боль полыхает в ее ярко–синих глазах. Такая сильная, тяжелая, словно в них не синева, а гигантский бетонный блок и он вот–вот придавит меня. Даже голову в плечи захотелось втянуть, настолько мне не по себе от ее взгляда.
– Как ты мог! Как ты мог, Глеб? Родного сына… в детдом!
– Катя! – челюсть моя падает, как и я – в ступор. О чем речь?
На наши головы обрушивается ледяной дождь. Сжимаю Катю крепче, тяну на себя, желая ее укрыть от потока воды сверху. Почему–то на крыльце нет козырька, от непогоды можно спрятаться только внутри здания.
– Не трогай меня! – Катерина забилась в моих руках как птичка, попавшая в силки. – Отпусти! – закричала с истерикой.
На нас стали коситься люди, спешащие укрыться от дождя внутри. Через квадратное окно холла вижу, как к нам присматривается охранник. Разжимаю пальцы. Катя отскакивает назад, будто я прокаженный. Не сводя с меня глаз, обходит сторонкой и спешит по ступенькам вниз. А я как истукан стою и ничего не понимаю.
– Катя! – язык кое–как шевельнулся, а голосовые связки издали глухой звук, потонувший в шуме ливня.
– Я думала, ты… а ты… Видеть тебя не могу!
Бегает эта женщина достаточно быстро. Очевидно, гонят ее от меня неуправляемые эмоции и какие–то одни ей ведомые мотивы.
Стирая то ли слезы, то ли дождь с лица ладошкой, она успевает добежать до своей машины, на ходу достать сигналку и снять блокировку. Но открыть дверь я ей не дал. Догнал и захлопнул открывающуюся дверь, благо пальцы ничьи не прищемил.
– Объясни! – потребовал, громко дыша от короткого марш–броска.