Подарок для Дороти (сборник)

Мами гостила у нас полтора месяца, и Бонани регулярно ее навещал. Их оставляли в гостиной, каждый раз примерно на час, и они, похоже, очень хорошо ладили, но Карно, Ник и Джон уехали на Восток еще до того, как беседа между ними за столом в обществе остальной семьи стала непринужденной. Для моего отца и Эдди каждое приятное слово, которым они обменивались, становилось сокровищем, и через месяц был организован первый семейный выход – посещение дома Бонани в Шерман-Оуксе, которого еще никто не видел.

Я помню, что даже погода в тот день словно способствовала успеху нашей вылазки. Осень была довольно поздней, и хотя трава еще зеленела, цвет листьев уже начал меняться. Из-за того, что мы выехали за пределы Лос-Анджелеса, чистый воздух доставлял приятное ощущение свежести. Сан-Фернандо в то время был еще настоящей деревней.

Дом Бонани стоял в конце грунтовки метров ста длиной, ответвлявшейся от дороги; ворота окаймляли кусты герани, а на лужайке росли старые яблони и груши, отягченные плодами. Дом совсем недавно был перекрашен – похоже, самим Бонани, – и, хотя был совсем маленьким, казался солидной постройкой. В архитектурном плане он выглядел изящной безделушкой, скорее гнездышком для молодоженов, нежели берлогой стареющего брадобрея.

Бонани приготовил обед, и приятные запахи, долетавшие из кухни, добавили последний штрих очарованию дома и атмосфере каникул, окружавшей нас с тех пор, как мы покинули Лос-Анджелес в то утро. Даже Питер повеселел, а Эдди, приехавший в собственной машине, поджидал нас у входа с сияющей улыбкой. Бонани изо всех сил старался выглядеть не слишком самодовольным и с врожденным чувством мизансцены настоял, чтобы мы, прежде чем приступить к осмотру дома, сперва угостились аперитивом в саду.

После того как все опустошили стаканы, любуясь пейзажем, Бонани пригласил нас внутрь. Мами пить отказалась, но зато глаз не сводила с сада, упиваясь каждой его подробностью. А ему становилось все труднее сдерживать свой восторг, и он увивался вокруг нее, как молодой ухажер.

Бонани вспоминается мне человеком скорее сдержанным, но, показывая свой дом, он откровенно расхвастался. Это был прекраснейший день в его жизни, и каждое восклицание Мами вызывало в ответ широкую улыбку на его лице. Он даже немного растерялся, когда мы закончили осмотр, но после замечания моей матери, что обед будет несъедобным, если мы не поторопимся, быстренько закруглился и стал зазывать нас к столу, явно желая, чтобы обед имел такой же успех, как и дом. Несмотря на ограниченность его кулинарных возможностей, мы воздали должное всем яствам. Бонани, словно патриарх, уселся во главе стола, а Мами, сидя на другом конце, потчевала нас.

Мами была не просто очарована домом, она пришла в совершенное восхищение, видя его обшитые деревом стены, шкафы, холодильник на кухне, красную плитку на полу в гостиной. К тому же после жизни в нью-йоркской квартире великолепие сада показалось ей чудом небесным: «Боже мой, Сэм, – говорила она, – да это же Центральный парк!»

Под вечер уже никто не сомневался: сколько бы ни длилась их галантная игра, однажды она переберется жить в этот дом с его фруктовым садом. Эдди нечаянно оговорился, сказав «твой дом», и Мами даже не потрудилась его поправить, а когда выпила стопку шнапса после обеда, ее хорошее настроение стало заразительным.

Перед нашим отъездом Бонани пригласил ее заехать к нему на неделе. И она согласилась. Стоя на крыльце, он долго махал рукой вслед своей семье, удалявшейся в двух машинах. А мы смотрели, как исчезает за поворотом грунтовки этот одинокий человек, но потом всю обратную дорогу пели во все горло, играли в шарады и отгадывали загадки. Мой отец так смеялся, что чуть не съехал с дороги.