На следующее утро семья собралась у Бонани, чтобы выполнить устное завещание Мами. Она выразила желание, чтобы все ее вещи перешли к детям, так что те принялись опустошать дом. Поскольку большая часть мебели была куплена ими, они стали вытаскивать ее на своих спинах. Это расточительство усилий длилось около часа, пока в доме не осталось почти ничего, что можно было забрать. Тетушка Эдна привезла из сарая барбекю, благо оно было на колесиках, и попросила помощи, чтобы засунуть его в машину. Моя мать остановила ее, напомнив, что это она подарила его Мами, – ей не нужны никакие сувениры, но барбекю она дорожит. У Эдны оставалось еще много вещей, которые она собиралась забрать, так что эту она уступила легко.
Когда Джон и Эдди пришли за комодом из вишни, который Джон подарил на Рождество три года назад, они обнаружили Бонани лежащим на кровати. Хотя сыновья были очень вежливы с ним, он так и пролежал в своей комнате, пока все не уехали. Дом казался новым и необитаемым. Моя мать решила оставить барбекю и вернула его в сарай, где на крючке висели фартук и поварской колпак.
Несколько месяцев Бонани был отлучен от семьи. Дядюшки с Восточного побережья не позвали его, чтобы попрощаться перед отъездом. И ни наша семья, ни семья Эдди его не навещали. А он, казалось, даже поощрял это отчуждение и не подавал никаких признаков жизни. Быть может, чувствовал, что не будет желанным гостем. Смерть Мами вновь всколыхнула все негативные чувства к нему, и, хотя они вскоре рассеялись, их сменило не что-то положительное, а попросту безразличие. Встреча с Бонани была бы в тягость, и сыновьям не хотелось себя этим обременять.
Но в конце концов, поскольку никакого предлога все не представлялось, Эдди с моим отцом смирились с необходимостью нарушить молчание и как-то вечером сели в машину и поехали к Бонани. Они обнаружили его в саду – он вырубал фруктовые деревья. Встретил их вполне радушно, отложил топор и предложил сварить кофе.
Рубить фруктовые деревья было почти святотатством. Они были самой большой отрадой в жизни Мами. Эдди поинтересовался у Бонани, зачем он это делает.
– Хочу посадить тут оливы, – ответил тот, словно это само собой разумелось.
– Господи, папа, – удивился Эдди, – но почему?
– Видишь ли, когда я был молодым, у нас были свои оливы. Это прекрасное дерево. Растет даже там, где овцам несладко приходится.Мой отец попытался его разубедить: оливе нужно много лет, чтобы вырасти, и еще больше, чтобы начать плодоносить.
– Я подожду, – сказал Бонани. – Времени у меня полно, да и что мне еще делать?
Они обсуждали это до самого отъезда – скорее потому, что это давало естественный повод для разговора, чем из-за особенной убежденности с той или другой стороны.
Бонани так и не посадил оливы и даже не успел расчистить сад, поскольку серьезно заболел. Вскоре выяснилось, что он нуждается в довольно сложной операции на ободочной кишке.