Подарок инкассатору

По Белорусскому направлению в пределах шестидесяти километрах от столицы Серега знал несколько прекрасных полянок, где во второй половине апреля каждый вечер обязательно тянул длинноносый лесной кулик. И главное — добраться до тех полянок можно было довольно быстро и без проблем: на метро, потом примерно час на электричке и с полчаса пешочком. Каких-то два часа, и из шумной Москвы ты переносился в неповторимую свежесть весеннего леса!

Открытие охоты всегда было для Костикова, как и для десятков тысяч его коллег по увлечению, настоящим праздником. Но сегодня вечером вместо стрельбы по летящему вальдшнепу он будет лепить пластилинового тетерева и другой охотничий антураж, чтобы выполнить обещание, данное подполковнику Заводнову и в срок закончить композицию «Охотники на привале».

Да и не тот был момент, чтобы, спустя два дня после случившейся трагедии, выезжать за пределы Москвы с объемистым рюкзаком за плечами. Серега не думал, что за ним установлена слежка, но мало ли. Тот же Клюев мог ему позвонить или даже вновь наведаться в гости…

И по большому счету, не хотел скульптор куда-то ехать, а хотел понаблюдать за живчиками и кое о чем поразмыслить. Голову же можно было проветрить хотя бы, прогулявшись до магазина. Что Серега и сделал, купив пачку пельменей и пачку крупных креветок, вяленую щуку, шесть банок все той же экспортной «Балтики» и, на всякий случай, бутылку водки. Уже возвращаясь домой, обратил внимание, что джип Артура Арутюняновича Новикова из двора исчез.

После сегодняшнего визита милиционера у Сереги и к Артуру, и к Вячеславу Лисавину появился один и тот же вопрос — почему они оба так сильно беспокоились, чтобы никто не узнал об их связях с Викой. Убийца убрал ее, как свидетеля, но если быть таким уж «профессионалом», то следовало убрать и второго свидетеля — Марину Савельеву, ради такого важного дела, вернувшись за пистолетом к лежавшему без сознания сборщику.

Можно было прийти к выводу, что убийца не боялся Савельеву, потому что она не знала его в лицо. В отличие от Вики, в которую он для надежности выстрелил трижды.

Клюев абсолютно правильно насторожился, увидев на теле пластилиновой Вики две раны. Серега эти раны не оставлял, они появились на миниатюрке сами, скорее всего, в тот момент, когда две пули поразили Вику-кассиршу. А третья пуля пролетела мимо, и Серега об этом не знал. Как не знал и Лисавин, произнесший по телефону фразу: «…девка ударила мужика, а на следующий день вдруг три пули схлопотала».

Все знали, что стреляли семь раз, так как у Костикова в пистолете остался всего один патрон. Но кто помимо милиции знает, сколько раз стреляли в инкассаторов, а сколько в Вику? Разве что Марина Савельева и то не обязательно. А вот Вячеслав Васильевич Лисавин откуда-то это знал.

Серега вспомнил, как Вика в последние секунды жизни что-то карябала на асфальте. На сыром асфальте следов не осталось, а на желтом песочке острова-пляжа ее уменьшенной копии удалось написать три буквы, и если бы хватило сил, возможно, появилась бы четвертая… Сейчас Серега мог поспорить, что этой четвертой буквой оказалась бы «Я»…

«Оказалась бы…» Опять сослагательное наклонение. Исходя из этого, Вика на последнем издыхании могла бы написать, к примеру, «Зюзя + Вика…», или «Зюзя — прости!», или «Зюзя — убийца.».

Факт, что Вика успела увидеть своего убийцу, но вопрос — был ли он ей знаком?

Ни пельмени, ни креветки готовить Серега не стал — до поры до времени убрал в морозилку. Водку пить тоже не хотелось, пивко же под вяленую щуку пошло нормально. Щука оказалась пересоленной, дубоватой и специфически пахучей, но именно такую Серега, в отличие от своих друзей, и любил; главное — зубы не сломать.

Пока чистил и глодал щуку, заглушая пивом «живую» соль, прикасаться к пластилину не имело смысла, но время не проходило даром, — скульптор прикидывал, какой предмет для охотничьей композиции слепит в первую очередь и за что возьмется потом…

Он распределял предметы по степени сложности изготовления, и на данный момент таковым являлся подстреленный охотниками тетерев: с блестяще-черными перьями, имеющими фиолетовый отлив на голове и шее, с такими же, как у рябчика, ярко-красными бровями и с хвостом-лирой. Затем, если посетит вдохновение, скульптор хотел заняться русским спаниелем, слепить которого, по его прикидкам, будет не сложнее таксы. Легче, вернее, привычнее всего лепить было грибы: рыжие лисички, красноголовые подосиновики, мухоморы с белыми точечками на шляпках, — ими скульптор собирался завершить работу. Но окончательную расстановку всех персонажей и причиндалов по своим местам, в любом случае, планировал осуществить завтра утром — исключительно на свежую голову.