Подарок крестного

– Не захотела, правду говоришь. А все потому, что какая я тебе пара? Ты – боярин, во всей силе, а я бедная баба из слободки.

– Сама ж говорила мне – род ваш старый, да только исхудал сильно…

– Да кто ж про то помнит? Нет, Петрович, про грех-то я тебе не в упрек сказала. Да только сам посуди – все ведь под Богом ходим. Ведь ежели приберет нас Господь – все Настасьюшке отойдет, и почет, и богатство.

– Другой на моем месте осердился бы на тебя, Анна, – вздохнул Василий. – Я же на тебя гневаться не могу, про то тебе ведомо. Потому раскрою тебе свою тайную мысль. Не хотел говорить до поры, до времени, да коли не сдерживаешь ты сердца своего материнского – скажу. Надумал я по возрасту лет оженить наших детишек – Михаила да Настеньку.

– Неужто? – ахнула мать, а Михаил обомлел. – Милый ты мой, Василий Петрович, да неужто?

– Ну-ну, сказано тебе – сделаю, значит, сделаю! Не вопи только – разбудишь болящего. Идем-ка почивать.

– И то…

Михайла зажмурил покрепче глаза, засопел ровно, чтоб не дай Бог, не догадались мать с Василием Петровичем, что слышал он их полуночный разговор. Но как только закрылась дверь – аж подпрыгнул на ложе.

Ночной разговор матери с Василием Петровичем словно свечу зажег в его голове. Думал Мишенька всю свою жизнь, что все просто и ладно – живет мать в ключницах у боярина Шорина, и сей боярин – его крестный отец. А дело-то вон как повернулось! Живет мать с ним, как с мужем, и замуж он ее звал, да мать не пошла…

Михайла и не знал – радоваться ему или плакать. Не было в нем обиды за материн грех, да и грех ли это, ежели толком разобраться? Никого она не обижает, никому горя не приносит…

Сумбур, сумбур в голове. Обещает боярин Шорин женить его, Михайлу, на своей любимой внучке Настеньке. И опять не понять – хорошо ли то, плохо ли? Не надо, ох не надо было Михайле слушать разговор этот, и было б все по-прежнему!

Но, заслоняя собой тоску и сумятицу, встал в душе его образ Настеньки. Милая подруга, с детских лет милая – глаза ее чудные, синие, губы – как лопнувшая поперек вишенка, тонкий стан и густая русая коса до подколенок… Этот образ не был тревожным, он ласкал, убаюкивал, и, положившись но волю Божью, Михаил заснул крепким сном выздоравливающего человека.

С того дня пошел он на поправку. Уж не кружилась голова, не мелькали перед глазами черные докучные мошки, ноги ступали твердо. Пришла пора идти к государю, а Михаил все робел, не зная – как-то он его примет? Может, он забыл уже наперстника своего и до себя не допустит? Но все ж собрался с духом, пошел.

И понял – зря боялся. Иоанн обрадовался своему милостивцу, но справился с радостью, подошел степенно, важно.

– Слышал я, хворал ты сильно? – спросил участливо.

– Да, государь, – ответил Михаил. Он уж и забыл о своем страхе – так счастлив был увидеть государя.

Иоанн засмеялся.

– А я ждал тебя, знаешь, – зашептал, как бывало раньше. – Скучно мне здесь с ними со всеми. Вот что, Михайла, быть тебе постельничим.

Михайла так обрадовался – аж губы задрожали. Не чину при дворе, не чести великой – рад был, что не придется оставить государя, что позволяет он ему рядом быть… Неизвестно отчего дороже всех ему казался этот худой, бледный отрок, и трепетал он перед ним, и жалел, как мать жалеет своего больного ребенка.

Иоанн, видать, почуял волнение товарища, шагнул к нему, положил руку на плечо. Михайла себя не вспомнил от радости – приник губами к руке, замочил ее слезами…

– Ну, ну, – приговаривал государь. – Что ты, словно баба? Кстати, вот, слышал ты, наверное: ожениться я задумал. Что на это скажешь?

Михайла залился краской. Припомнился ему разговор матери с Шориным, и речь о его женитьбе на Настеньке.

Видя его замешательство, Иоанн усмехнулся ласково.

– Да верно, рано тебе о таком судить. Молод ты у нас еще…

Так началась истинная служба Михайлы при дворе. Завидовали ему многие, конечно – мальчишка, сопляк, а какую силу при государе забрал. И все отчего? В мячик вместе играли, на охоту ездили? Но задеть его не смел никто – знали, как страшен во гневе государь, и знали, что за обиду, государеву любимцу причиненную, расправа будет скорая и жестокая.

А в феврале съехались в Москву красавицы со всех концов России – царь искал себе достойнейшую невесту. Селились приезжие по постоялым домам, просились на постой у добрых людей и готовили своих дочерей к царскому посмотру. Из многих же дев царь избрал юную Анастасию, дочь бедной вдовы Захарьиной. Прослыша имя царской невесты, Михайла вздрогнул – знаком ему показалось то, что Иоанн женится на девушке, имя которой Анастасия. Значит, и ему судьба жениться на Настеньке! И с каждым днем он своим детским еще сердцем, но знающим уже волнения юности, жаждал этого все сильней и сильней.

Он стоял в храме Богоматери, где митрополит венчал Иоанна с Анастасией, и с волнением слушал слова, обращенные к новобрачным: