Подарок крестного

Пытаясь отрезвиться, Михайло умылся в проклятом ручье и зашагал по течению, к счастью, не столь бурные заросли позволяли это делать. Пройдя уже достаточно долго, но не замечая никаких признаков ни дороги, ни тропинки, ни вообще какого-либо изменения в окружающей местности, Шорин, сам того не замечая, начал терять присутствие духа. Теперь он шел, не разбирая дороги, уже даже не пытаясь держаться ручья и не обращая внимание ни на что.

Не углядев торчащий под ногами пень и с размаху налетев на него, Михайло, упав, кубарем покатился с пригорка, на который он постепенно взобрался. От падения Михайло не то что не пострадал, даже и не испугался.

Поднимаясь из свежей конской лепешки, в которую его угораздило попасть, и посылая все известные проклятия навалившему их бедному животному, Михайло в очередной раз обижался на судьбу, которая поступает с ним так подло. «Вечно у меня не все как у людей, – думалось Михаилу, – упасть, и то не могу по-человечески».

Однако, выпустив злобу и отмывшись все в том же самом ручье, Шорину пришла в голову неожиданная мысль: как же в этой глуши могло оказаться такое животное? Решив осмотреть место своего падения, Михайло спешно туда вернулся. А сделал он это совсем не зря. Обнаружив и другие лепешки и пойдя за ними, словно по следу, Шорин вышел на широкую поляну.

Часто Михайло потешался над другими, а порой и близкие, в особенности Гришка, устраивали над ним забавы, но чтобы самому так подшутить над собою! Посреди поляны, расседланный, мирно пасся виновник его бесчестия – тот самый своенравный конь, на котором Михайло с отрядом путешествовал по лесу.

Первой мыслью разгневанного Михаила было хлестнуть мерзавца длинной плетью вдоль всего хребта, да как назло даже подходящего прутка и то под рукой не было. Вслед за этим желанием сразу же мелькнула догадка, что отряд должен быть где-то совсем рядом. Но, несмотря на все отчаянные попытки Михаила найти хотя бы признаки товарищей, ему так и не удалось этого сделать. В голову полезли дурные мысли. Видимо, сочтя Михаила за мертвеца, отряд отпустил и коня…

А может, что-то случилось?

Так и не найдя вопросы на эти ответы, в конце концов Михайло решил не ломать себе голову, и все-таки поймав упрямого Буяна за загривок, дальнейший путь продолжал уже верхом. Но не успел еще успокоиться Шорин, как его ожидало новое удивление. Спустя какое-то время, за резким поворотом ручья, отчетливо виднелась тропинка, и по ней, правда, уже пеший, куда-то торопливо направлялся старец Евлампий. Хотя Евлампий и вызывал жгучую неприязнь у Михаила, но он был безумно рад встрече – единственный, кто ему сейчас мог помочь, был именно старец.

– Э-э-эй, – окликнул Михайло старца, – куда же все запропастились?

Услышав окрик, Евлампий остановился. Его прежде непроницаемое лицо наконец стало способным выражать хоть какие-то чувства, и на сей раз это был неподдельный ужас и удивление. Евлампий во все глаза смотрел на спрыгнувшего с коня Михаила, и когда Шорин подошел к старцу совсем близко, то первое, что сделал проводник, это дотронулся до московского боярина.

– Ты чего, Евлампий? – не понял Михайло. – Что приключилось, почему ты один?

Обретя наконец дар речи, хитрый Евлампий в свою очередь поинтересовался:

– А ты сам-то почему один?

Михайло, недолюбливавший Евлампия, на всякий случай состорожничал, рассказывая о том, что случилось этой ночью. Шорин поведал правду до того самого места, где он находит огонек, сказав, что просто-напросто заблудился и никак не мог найти обратной дороги в лагерь, а теперь вот посчастливилось найти хотя бы Буяна.

Зато старец поведал Михаилу такую историю, от которой кровь стыла у него в жилах. В эту ночь, когда как раз лагерь сторожил Алексей, на стан неожиданно напали разбойники, причем, как клялся Евлампий, даже он не почуял их приближения. Тех, кто в тот миг оказался в лагере, без разбора перерезали. И ведь странное дело, так ничего толком не взяли, только людей загубили.

– Знаю, Михайло, каковы твои помыслы обо мне, но как я, старый и немощный человек, мог супротивиться этим разбойникам, коли мужи во цвете сил не могли с ними справиться? – оправдывался перед Михаилом старец. – Вот я и спрятался, подумав, что оставшимся в живых я гораздо больше пользы принесу – ведь никто, кроме меня, леса этого и не знает.

– Но ведь и ты, Евлампий, мог подумать, что я спрятался или убежал, – постарался ободрить старца Михайло. – Раз уж мы оба живы остались, значит, так Богу угодно было.

На миг Михаилу почему-то стало жаль этого старца, которому сидеть бы на печи, а не по лесам шастать, и Шорин сказал ему:

– Не кручинься ты так, тем ничего уж не изменишь, а лучше полезай на коня, – устал ведь, наверняка, на своих-то двоих поди давно столько не хаживал.

Поблагодарив Михаила за заботу, старец вдруг сказал ему: