У Шорина все еще звенело в ушах, когда он, отдавая государю бумагу, начал рассказывать о том, как выполнял государево поручение: о неприятностях в пути, о житии Курбского и о прочих своих злоключениях, не говоря, конечно, о самом главном, о том, что по собственной воле подзадержался у Андрея. А еще утаил он от государя свое ночное приключение и кое-что про Сергия.
Иван слушал Михаила, не перебивая и не отвлекаясь на собственные размышления. Словно любопытный мальчишка, с интересом внимал он рассказу о злоключениях своего друга и, казалось, вовсе не замечал лежащего рядом с ним письма. Под конец рассказа, видя, что государь настроен более чем доброжелательно, Михайло обратился к нему с просьбой:
– Иван Васильевич, со всем возможным старанием исполнял я порученное мне дело, и, надеюсь, заслужил государевой милости. Обещал я Сергию съездить с ним в Новгород: дело у него там есть, и, зная многое в городе, обещался ему помочь. Оттого прошу дать мне небольшой отдых на время поездки в город, но если дела государевы в Новгороде надо выправить, то возьмусь за них с превеликой радостью. А за новое послание не беспокойтесь – князь не станет лишать жизни и любого другого царского посланника.
– Хорошо, Михайло, быть по-твоему – езжай в Новгород, да и дел я тебе особых не стану поручать. Но неужто ты и не передохнешь с дальней дороги? Неужто сразу с одного коня на другого пересядешь? Беспокоюсь я за тебя, как бы не задержался ты в Новгороде, намаявшись после долгих странствий.
– Да мне, по правде сказать, самому-то вовсе ехать не хочется, Иван Васильевич, – обратился Михайло к государю, – но слово свое привык держать. Так что в Новгороде я и дня лишнего не пробуду, что не говори, и дорога надоела, и по Машутке соскучился.
Царь рассмеялся, вспоминая, как с горящими глазами Михайло впервые рассказывал о своей новой возлюбленной, и, уже не беспокоясь, что Шорин только отговаривается поездкой в Новгород, в очередной раз, но со спокойной душой, отпустил друга в дальний путь.
Успокоенный уходил Михайло из Кремля, хотя поначалу испугал его странный вид и крики государя. Пробыв в тереме только день и даже не успев как следует насмотреться на свою зазнобушку, Шорин сообщил ей о своем решении. Машутка без радости приняла это известие, но, как ни странно, возражать не стала.
– Что ж, поезжай, – произнесла она, – да если не забудешь, навести Елену, помоги ей, чем можешь, если только жива она.
– Не дуйся на меня, Машенька, – заметив настрой любимой, ответил ей Михайло. – Я ведь не по доброй воле туда еду. А Елену непременно навещу, уж в этом не сомневайся.
Уже прощаясь, Михайло ледяным тоном оповестил челядь:
– В мое отсутствие во всем, я повторяю, во всем, слушать Марию Сергеевну.
Радости Машутки, оставшейся за хозяйку, не было предела, и дело было вовсе не в том, что ей нравилось приказывать: перед всеми слугами, ни перед кем не скрываясь, он признал ее хозяйкой терема, признал свою к ней любовь, и с этого дня она могла ходить с гордо поднятой головой.
Отдав такое распоряжение, Михайло и Сергий сели на лучших коней и вновь вместе отправились в путь. То ли привык Михайло к прежде до невозможного неприятному для него старцу, то ли, узнав поближе, изменил о нем свой взгляд, а может, пришлись по душе его меткие шутки, но в пути Шорин не скучал. Дорога к тому же оказалась сущим подарком, а может, не ожидая впереди никакой опасности, Михаилу так просто показалось, но доехали они легко.
Вот только когда вдали стали виднеться зубчатые стены Новгорода, нехорошо стало Шорину. Почему-то мерещилось ему, что не зубьями, но крестами покрыты городские стены. Сколько дней пробыл Михайло в Новгороде, а как-то всей гурьбой во главе с Гришкой даже на спор на эту стену лазили, потому знал Михайло – быть такого не может. Михайло тряхнул головой, вновь поднял очи на стену, но кресты не исчезли. Когда же подъехали поближе, Шорину еще и вороны на тех крестах мерещиться стали.
– Сергий, – решил убедиться в увиденном Михайло, – что это, там, на стенах?
– Где? – не понял попутчика старец.
– Да наверху, вместо зубьев.
– С какой стороны?
– Да с обеих.
– Как с обеих? Справа все зубья целы, а слева от ворот трех штук нет, и уж точно нет вместо них ничего. Сам знаешь, хоть и стар, но никогда на глаза не жаловался. – Старик озабоченно посмотрел на Михаила.
Шорин еще раз тряхнул головой, и кресты вместе с воронами исчезли.
– Эх, и примерещится же, – удивленно вымолвил Михайло, но старец не стал спрашивать, что же именно, видимо, всеми мыслями обратившись в приближающийся город.
Поразмыслив, Михайло все же решил остановиться у Григория – встречи с ним, а стало быть, и разговора, все равно не избежать, да и многие новгородцы, зная о тесной дружбе Михаила и Григория, весьма удивятся, почему Шорин остановился не у Ермилова. Кроме того, Михаилу вовсе не хотелось, чтобы они вместе с Григорием, а, возможно, и с Анастасией стали темой для пересудов.