Подарок (СИ)

Брызги волн, ударявшихся о крутые скалы, белая пена, вздыбленная и обнажающая тёмные опасные хребты, шум ветра и низкое, угрюмое небо, в которое, кажется, упирается голова, когда стоишь на этой огромной высоте и наблюдаешь за буйством стихий далеко-далеко внизу. Он не мог сдержать улыбку, наблюдая с крутой скалы, ведь он мог в любой миг грохнуться туда, вниз. Странно было осознавать, что он больше не боится даже подобных вещей. — Кажется, эти гены и впрямь отвратительно влияют на рассудок… Он только расхохотался, в полной мере подтверждая это предположение, и резкий порыв ветра охотно подхватил его безумие. — Я рад, что ты пришёл, — оскальзываясь на сырой траве, он резко развернулся и поспешил вниз с не слишком крутого, но очень скользкого склона к стоящему на безопасном расстоянии от морской бездны брату. — Можно подумать, у меня был выбор. Кажется, Мана был не рад встрече. От подобного осознания юный Ной даже запнулся о камень и рухнул на колени, и, словно в подтверждение его предположения, Мана не сделал в его сторону и шага, никак не реагируя на его падение. Нет, ему даже не было больно, хотя он содрал одну из коленок в кровь, но всё равно тот факт, что его брат никак на это не отреагировал, пугал. — А ты не хотел… — неуверенно начал Неа, судорожно пытаясь понять, что происходит, и как ему поступить, чтобы помочь себе. Это было неправильно. Почему брат стоит в стороне и лишь наблюдает? — Не уверен. Чувствуя прилив злости, Неа сжал ладонь, вырывая сырую траву с корнем и впиваясь ногтями себе же в ладони. Это оказалось удивительно больно и поразительно горько, осознавать, что Мана, кажется, больше не считает его своим братом. — А я хотел. Двадцатидвухлетний парень, удивительно взрослый, некогда раньше являющийся для Неа неоспоримым, но тщательно скрываемым авторитетом, продолжал стоять в стороне, холодно наблюдая. Может быть, здесь виновата лишь разумность брата? Его желание понять, насколько изменился Неа, после того как в нём пробудились гены Ноя, и сколько осталось от него прежнего? Это было не лишено смысла и вселяло уверенность. — Даже ждал от тебя очередную нотацию на тему опасностей. — Будто тебя сейчас такой ерундой убьёшь. — А ты знаешь куда бить, да, брат? А казался таким положительным! — он с трудом растянул губы в улыбке, медленно поднимаясь на ноги и понимая, что Мана машинально отступает назад. Мучительно захотелось взвыть в полный голос: он ведь даже в обличии человека перед ним предстал, ну откуда такое отношение? Неужели его брат посмел посчитать, что ему теперь плевать, плевать на все эти годы, которые они провели в одиночестве, в отчаянной попытке выжить, дождаться идиотского момента прибытия «очень добрых» Ноев, которые пустят их на эксперименты, стараясь пробудить в них гены.

Гневное «как он смеет!» смешивалось с болезненным «что я сделал не так?», и их противостояние переворачивало всё внутри. Слишком больно и страшно понимать, что Мана прав, что новый Ной всего-то пяти месяцев и впрямь может сорваться и натворить дел.

— Иди отсюда лучше… Четырнадцатый Ной, ненавидящий себя за это новое имя, резко отвернулся от брата, снова направляясь вверх, к самому краю скалы, в самое чернеющее небо, в самый грохот и вой бури, впитывая её в себя и растворяя в неё своё отчаяние. Вид отточенных, размеренных движений, коротких росчерков в большом, исписанном уже на три четверти журнале, да и сама фигура, закутанная в защитный балахон, успокаивала и практически гипнотизировала.

Неа мог отдохнуть здесь и забыть даже, что эксперимент уже завершён, и теперь он Четырнадцатый Ной. Он ненавидел цифры с самого детства, ещё когда его пытался обучить счёту Мана, а тут сам получил порядковый номер.