Впервые после стольких лет Мельбурн возвращался домой в таком радостным предвкушении, преисполненный согревающей душу надеждой.
Подступающие сумерки уже начали скрывать крыльцо главного входа. Экипаж хозяина встречали заученно вытянувшиеся фигуры лакеев и дворецкого. В глаза вышедшего из экипажа Мельбурна тут же бросился причудливый венок из остролиста, прикрепленный к входной двери. Это воплощение фантазии и мастерства мисс Кент вызвало совершенно счастливую улыбку на лице виконта, его ждали и готовились к встрече!
Но постная и невозмутимая физиономия дворецкого, и особенно его слова, быстро заставили Мельбурна вернуться из мира грёз.
Объяснения старого слуги продирались к его рассудку словно через плотную завесу тумана:
— Рады Вас видеть в добром здравии, милорд. Да, милорд, то есть, нет, милорд. Уехала ещё вчера вечером. Как же, не одна… Молодой джентльмен до чая… Нанятая карета из Лондона. Но, милорд, на этот счёт не было инструкций… Если бы Ваша Светлость распорядились…
Это казалось совершенно диким и невероятным, но Виктории больше не было в Брокет Холле. Сердце сжалось болезненным холодом, и он вдруг услышал свой собственный голос, едва не сорвавшийся на крик:
— Бренди в кабинет!
Мельбурн широкими отчаянными шагами пересёк холл. Если и есть всему этому хоть какое-то объяснение, то наверняка он найдет его в обители своих полуночных бдений и тревожных мыслей!
Первое, что Уильям увидел на письменном столе рабочего кабинета, был его портрет, написанный рукой Виктории. На нем стояла подпись автора и неожиданно далекая дата «12/28/04». Под массивным папье-маше обнаружился сложенный вчетверо листок.
Он порывисто развернул записку и первые мгновения не мог уловить значение букв и строк, как будто они никак не хотели проникать в его сознание. Но потом, собравшись, прочел написанное вновь:
«Я знаю, Уильям, что поступаю недостойно и подло, покидая Брокет Холл в Ваше отсутствие. Даже не попрощавшись, не сказав, как сильно я страдаю от того, что мне пришлось сделать… Но поверьте, так будет правильно для нас обоих. Я многое поняла за те дни, что провела здесь: у меня не было права вторгаться в Вашу жизнь, ставить под угрозу Ваше имя и карьеру, пытаться перекроить наши судьбы назло законам времени. Я люблю Вас, люблю слишком сильно, чтобы причинить хоть малейшее зло и навлечь беды, которых Вы не заслуживаете. И это, наверное, единственное мое оправдание.
Я уже никогда не узнаю, простите ли Вы меня, да и заслуживаю ли я Вашего прощения? Но каждое мгновение, проведенное рядом с Вами, каждый Ваш поцелуй и каждое слово навсегда останутся в моем сердце. Я никогда не смогу забыть…»
Он прочёл ещё раз и вот тогда, наконец, понял их однозначный прощальный смысл. Злость и отчаянье одновременно поднялись к самому горлу, и рука потянулась к стакану…
Глубокой ночью Хопкинс безмолвной тенью проскользнул в приоткрытую дверь кабинета, наметанным взглядом оценив обстановку внутри. Перед тем, как задуть свечи в канделябре, он бросил взгляд на акварельный портрет Мельбурна, лежавший на столе, и забрал недопитую хозяином бутылку. Дата, проставленная на рисунке привела его в полное замешательство. Что же означает это таинственное «04»?
Убедившись, что виконт наконец уснул тяжёлым, но милосердным сном, он тихо вышел, плотно прикрыв за собой дверь. За десять лет службы при Мельбурне Хопкинс был свидетелем всех его жизненных перипетий, но таким сломленным лорд не выглядел никогда. «В этот раз уж точно надо быть настороже. Придется спасать хозяина от самого себя». Роб горько усмехнулся. Ведь их знакомство, собственно, и началось со спасения.
Это случилось в то далекое время, когда лорд Мельбурн, недавно назначенный министром внутренних дел, еще хаживал мимо дома обворожительной миссис Нортон, делая для этого немалый крюк по дороге на службу в Уайтхолл. И восторженно ловил легкий взмах батистового платочка со знакомого балкона. Эта связь была сугубо платонической, состоящей из милых фраз, вздохов, изящных намеков и нежных писем. Однако мужской натуре Мельбурна иногда требовались не только высокие слова о дружбе и обмен пылкими взглядами. А потому он, бывало, заглядывал в заведение некой мадам N с очень воспитанными и утонченными мамзелями английского происхождения. Заведение это, конечно же, не стояло посреди респектабельных улиц Вестминстера или Белгравии, а было расположено на самой границе с Ист-эндом.
В один из погожих октябрьских вечеров Мельбурн решил отправиться по знакомому адресу в обитель веселых и раскованных девушек, с которыми можно было просто расслабиться, забыв на время тревоги и заботы. Карета виконта без опознавательных знаков с кучером и лакеем дожидалась за тихим сквером…