Подарок в Сочельник (СИ)

Проблема была еще в том, что мы так и не знали, как сказать Нике правду о том, что случилось. Мы работали с психологами, и сегодня я должен сказать ей все как есть. Эту ношу я взял на себя не раздумывая. Олечка слишком переживательная и эмоциональная, она сама еще не переварила и не прожила случившееся, и вряд ли сможет сдержать эмоции. Я смогу. Годы тренировок. И личная травма из собственного детства, которая, я надеялся, в этот раз поможет мне найти верный подход к Доминике.

К концу рабочего дня я набрал Оле и убедился, что бабушка приехала, у нее есть помощь и все хорошо. Сам же я отправился в другой город, в квартиру брата. В прошлый раз я собрал все необходимое, но девочка стала просить свою подушку, из своей кроватки, и мы с Олей решили, что будет лучше, если я привезу ее постель. Мы оба понимали, что многое должно быть сделано для ее психического комфорта, и на нас огромная ответственность.

Добрался быстро, но минут 15 не мог заставить себя выйти из машины и подняться в квартиру. В квартиру, где перед глазами сразу встает образ Димы. Алены. Я сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Мой мозг до сих пор отчаянно противился тому, что брата и его жены больше нет. Узнал, что они женаты, я случайно. В прошлый свой сюда приезд. Когда искал необходимые документы. Расписались незадолго до трагедии, никому ничего не сказали. Что у ним происходило - так и не узнаем уже.

В квартире все осталось нетронутым с прошлого моего приезда. Я поджал губы и решительно вошел, хотя это не далось мне легко. Было дикое желание просто умчаться вон. Не погружаться в это горе снова, не шарахаться от призраков того, что могло бы быть. Я вполне четко мог представить, как Дима сидит за столом, а Алена с Никой на полу играют в кукол. Так четко, что было больно от осознания того, что этого никогда не будет. А тот факт, что они хотели еще ребенка, так и не отпускал ни меня, ни Ольгу. Нет да нет, мы вспоминали эту брошенную Никой фразу и переглядывались затравленными взглядами. Тяжело все это, и дико больно. И если так рвет душу нам, взрослым, то как ей, малышке...

Собрав необходимые вещи, я в последний раз оглядел взглядом гостиную, сканируя и думая, что еще взять, чтоб в следующий раз не возвращаться. Для меня эта квартира после случившегося похожа на пыточную, и я понимаю, что чем чаще буду сюда ездить, тем больше захочу начать пить, а это непозволительная роскошь теперь, когда у меня жена и дети. Да и нет ничего хорошего и здорового в том, чтоб так проживать горе и эмоции. Но проживать их экологично тоже не получается. Только когда я рядом с ней. Когда Оля рядом, остальное отходит на задний план. Я вижу ее, детей, и понимаю, что ради этого стоит жить. Но здесь, в этой пустой, молчаливой квартире, депрессия начинает тянуть ко мне свои костяные лапы слишком быстро и охотно.

Раздраженно качнув головой, выхожу в коридор, отношу последнюю сумку и вспоминаю, что Оля просила привести их оставшиеся документы. Пусть лежат у нас дома, чтоб лишний раз сюда не ездить. Мало ли что понадобится, мало ли, к чему прикопается проверка, когда приедет.

Возвращаюсь назад, открываю стеллаж и вижу одну вещь, которая хранит в себе много радости и много боли - фотоальбом. Наверное, в данный момент, это самая ценная вещь для Ники во всей этой квартире, и чем старше девочка будет становиться, тем больше эти кадры будут значить для нее. Кадры, на которых изображены молодые, красивые и счастливые мама и папа, которые любят свою дочь и думают, что у них вся жизнь впереди...

Я достал альбом и присел в кресло. Зачем это делаю, не знаю. Как маньяк, который любит причинять боль, только не другим, а себе. Первый же кадр - после выписки из роддома. Алена худенькая, бледная, уставшая, а Дима сияет, словно премию выиграл. Я понимаю, что довольно быстро изображение начниет терять резкость в моих глазах, и к ним подступает обжигающая волна непрошенных слез, которые я как могу пытаюсь сдержать. Пацаны же не плачут. Именно это ты, братишка, говорил мне, когда я смотрел на фото мамы и ревел, понимая, что никогда не узнаю её.

И вот теперь... Блядь.

Я порывисто отложил альбом в сторону, держа себя в железной узде, и из него что-то вылетело. Что-то маленькое и серое. Я раздраженно вытер глаза, согнулся и поднял бумажку. Бумажку, которая оказалась старой фотографией. Старой фотографией круглощекого мальчика, чем-то напоминающего Артура. Чье это фото? Папа Алены? Или?..

Всматриваюсь в черты лица, и, не сразу, но узнаю отца. Совсем не похож на себя. А вот бабушка на заднем фоне выдает. Потому что чем старше он становился, тем больше был похож на мать. У бабушки были совсем не женственные черты лица, но при этом какой-то особый шарм. И доброта, искрящаяся в глазах. Её видно даже сквозь пожелтевшее фото.

Я улыбнулся, погладил пальцем щеку ребенка, которого не узнал, и спрятал фото в альбом, а альбом в стеллаж. Взял папку с документами и поспешил на выход. Пора возвращаться домой, к семье. К сожалению, этот адски сложный день для меня не окончен.