На самом-то деле, я стояла неподвижно с каменной маской на лице, но то, что творилось внутри, невозможно описать ни одним словом, ни на одном языке в мире. Впервые в жизни я почувствовала такие яркие эмоции. За маской непроницаемости, прятался целый ураган, способный разрушить все на своем пути, а на его пути встала именно я…
— Но ведь это излечимо и не смертельно… — шепчу, от того как сильно сел голос.
— Да, конечно, София, это все излечимо, но… — замолчал. — Это не все…
— Скажите это уже, Давид.
— У него сломан позвонок и необходимо сделать сложную операцию. — понизив голос до неузнаваемости, Давид продолжил. — Очень маленький процент того, что он вновь сможет ходить…
Все, что могла сделать — громко выдохнула. Почувствовала, словно душа вылетела из тела, и смотрела на меня со стороны. «Очень маленький процент того, что он вновь сможет ходить…» — продолжало набирать громкости в моей голове. Как я смогу бросить его в таком состоянии? Как уйду, не терзая совесть своим поступком? Но смогу ли забыть то, что было, то что он сделал? Смогу ли помогать ему без желания сделать так больно, как было мне?
Я все продолжала молчать, смотря на мужчину, словно он говорил на другом, непонятном мне языке. Дышала громко и со свистом.
— Что дальше? — совсем растерянно спросила, хотя уже сама знала ответ от себя.
— Операция.
***
Прошло три дня…
Три дня, что казались мне вечностью нескончаемой. Три дня почти без сна и еды. Три дня возле стеклянной перегородки между мной и ним. Я словно проживала не свою жизнь, а фрагмент из фильма. Словно не я стою на границе выборов и словно от этих выборов не зависит моё будущее. Я смотрела на него часами и искала в себе ответ, готова ли я? Нет ответа.
Вчера Максима прооперировали. Пять часов я сидела под дверью операционной, и ждала приговора. Да, именно так я назову это, ведь операция должна была расставить все точки над «і». Романовский был на грани между смертью и жизнью.
Врач вышел с усталой улыбкой на лице и сообщил, что операция прошла успешно и с дня на день мужчина должен прийти в себя. Впервые я рыдала с надрывом в подушку ночью, давая эмоциям полную свободу. Я плакала целую ночь, сотрясаясь от громких всхлипываний. Уснула уже почти под утро, когда солнце только-только поднималось над горизонтом. Казалось, я только закрыла глаза, как в соседней комнате послышались громкие крики и шум.
И все бы ничего, если бы это не была палата Максима. Никогда еще, я так быстро не поднималась с кровати, как тогда. Сорвавшись с места, рванула в коридор. С каждым шагом звуки усиливались. Крики, мат, громкий звук бьющейся посуды. Открыла рывком дверь, застывая на месте.
Он пришел в себя… Максим был жив… Рядом с его кроватью стоял Давид и со своим фирменным безэмоциональным выражением лица, смотрел, как сидя на кровати, мужчина рушил все вокруг. Ломал аппаратуру, элементы декора звонко разбивались об стену. Повернув голову в мою сторону, Давидом столкнулся со мной глазами. Максим уже знает обо всем… Сразу поняла, заглянув во взгляд мужчины. Он медленно вышел ко мне, пока Максим продолжал крушить все вокруг, но не мог подняться с кровати.
— Он знает? — севшим голосом спросила.
Тяжело вздохнув, Давид сказал:
— Максим Александрович, не чувствует ног. Пришлось ему все рассказать…
Продолжение:
— Черт…
В тот момент я откровенно растерялась. Кажется, первый раз в жизни, так сильно и безысходно. Смотрела через прозрачную преграду на то, что творилось с Максимом и не могла поверить в правдивость происходящего. Словно принимаю участие в съемках дурацкой сопливой мелодрамы. Что делать? Бежать к нему, чтобы успокоить или же убегать, но прочь. Подальше отсюда, давясь собственными слезами и чувством вины. Вот он, за каких-то жалких пару метров от меня, но я и шага сделать не могу. Тысячи хаотичных мыслей пронеслись в голове, пока сердце разрывалось на куски. Это не паника и не страх. Тогда, что?
— София, нам лучше выйти… — медленно и раздражающе тихо сказал Давид, невзначай подталкивая меня к выходу.
В тот же момент словно сквозь экран телевизора, смотрела, как забегают в палату какие-то люди. Я задыхалась от эмоций и собственной беспомощности, но молча повиновалась словам мужчины, покидая эту «смотровую площадку». Впервые призналась себе, что мне было страшно видеть Романовского в таком состоянии. Некогда, на самом деле, сильный мужчина, сейчас был в полностью неконтролируемом состоянии. Всегда сдержанный и уверенный в себе, Максим не был готов к Такому. Впервые в жизни я так сильно боялась увидеть человеческий страх в глазах этого каменного и безэмоционального человека.
— Господи… — я уже не сдерживала поток слез то ли от усталости, то ли от страха, что так сильно овладел мною.