Подчинись мне, Софи (СИ)

Я начала задыхаться после ее слов. «В тяжелом состоянии» — звучало на репите в голове. Все вокруг начало вращаться из-за чего пришлось ухватиться за грубый край столешницы. Звон в ушах усиливался с каждой секундой.

— Вам плохо? — испуганно спросила она, вдруг протягивая мне стакан воды.

С жадностью выпила все до последней капли, моля Всевышнего о том, чтобы сейчас просто не рухнуть в обморок. Увидеть бы Максима, удостовериться, что с ним все в относительном порядке и тогда уже можно терять сознание. Эта мысль, словно ушат холодной воды отрезвила меня. Тряхнув головой, привела себя в более-менее нормальное состояние, хотя то что со мной творилось, тяжело так назвать…

— Нет-нет, все хорошо. — почти прошептала я и резко повернулась, чтобы рвануть что есть силы к лифту.

Каждое тихое оповещение о проеханном этаже отзывалось пульсирующей болью в висках и страхом увидеть Максима в очень плохом состоянии. Лишь бы он выздоровел, а потом, когда удостоверюсь, что с ним все будет хорошо, смогу уйти. Навсегда… Да уж, лучшего шанса нет.

Вздрогнула от обычного звука лифта, оповещающего о том, что я прибыла на четвертый этаж. Дверь лениво разъехалась, предоставляя моему взору вереницу коридоров. Хорошо, что мне на встречу шел врач, он и объяснил, как дойти к палате Максима. Спросил еще, хорошо ли я себя чувствуют, на что получил утвердительный кивок. Я что ли на самом деле так плохо выглядела?

— Хэй, девушка, вы куда? Туда нельзя! — прокричала мне в след молодая медсестра, когда я, минуя её пост, открыла резко дверь 345 палаты.

Дальше все растворилось: звуки, цвета, ощущения. Я смотрела на него и чувствовала лишь горячий поток слез, что опалял мои щеки. Руки дрожали, когда я поднесла одну к стеклянному окну, что нас разделяло. Вот он какой, беззащитный и одинокий. На Романовского было больно смотреть и от этой картины сердце разрывалось на части.

— Максим…

36

— София Андреевна? — резко подняла голову, понимая, что уснула прямо в коридоре и первые секунды казались сном, ведь голос хорошо мне знаком.

Когда я полностью ухожу из царства Морфея и голова начинает более-менее нормально соображать — хотя сутки без сна дают о себе знать — быстро открываю глаза и подрываюсь с места.

— Давид… Наконец-то… — дрожащим голосом выдохнула, гордо стирая одинокую слезинку хотя мне на самом деле хочется разрыдаться громко и с надрывом, от того, какой страх испытала за это время.

И если я думала, что вся из себя такая смелая и стрессоустойчивая, то глубоко ошибалась. Никогда бы не подумала, что на меня произведет такое сильное впечатление, когда увижу Максима. Того мужчину, в которого когда-то была до безумия влюблена, того единственного человека, которому отдала не только душу, но и тело и того, кто так изощеренно растоптал все ценности в моей жизни. На его теле не было ни единого «живого» места. Некогда красивое, оно изменилось почти до неузнаваемости: смуглая кожа приобрела сине-зеленый оттенок от ссадин и кровоподтеков, крепкие руки полностью закрыты бинтами, на крепкой шее — шина, а под глазами залегли синяки, что по цвету напоминали взор Романовского. Нет, я и до этого видела на теле мужчины синяки и шрамы из-за его вспыльчивого характера, но то, что увидела в больнице, по какой-то причине поразило настолько, что еще час после увиденного меня приводили в чувства нашатырем и другими способами. Впервые в жизни у меня была истерика. Все вдруг навалилось, и как говорят, чаша переполнилась, ведь на протяжении всего времени, эмоции держала в себе. Не позволяла слабости взять верх и не выдержала… Увиденное было последней каплей в моей чаше, которая за время «жизни» с Максимом очень резко наполнилась.

Дурочка, все равно не могла уснуть, переживая о том, что будет с ним. Почему? Нет, ответа.

— Не волнуйтесь, София Андре…

— Давид, просто София, пожалуйста.

— Я уже все оплатил и урегулировал формальности. Вы разговаривали с врачом? — тихо и спокойно спросил он, усаживая меня на кресло возле себя. Да, конечно, из-за отсутствия сна, моя реакция значительно замедлилась.

— Да, но я мало что поняла, а выяснять, что-то у него не было времени. Врач уже как шесть часов в операционной. — на одном дыхании сказала я, устало потирая переносицу. — Давид… Максим в очень тяжелом состоянии. Здесь не надо быть врачом, чтобы понять.

Мужчина внимательно посмотрел мне в глаза, молча. Я сразу же увидела, что Романовский совсем не чужой ему человек, и Давид так же переживает, хотя и виду не подает. Тяжело вздохнул и медленно поднялся.

— Он в 345 палате?

— Да. — кивнула, закусывая дрожащую губу. — Я пока возьму кофе.