Поддавки с убийцей

Из дома вышел Керя и, прищурившись, смотрел на меня. Я остановилась поодаль и приветливо махнула ему рукой.

— Иди, Таня! — крикнул он, и я едва расслышала голос из-за собачьего бреха. — Она на цепи, не бойся!

Вообще-то собак я боюсь. Особенно больших и мохнатых, как эта.

— Ты отвечаешь за нее, Кирилл! — Я потихоньку двинулась вперед.

Подойдя к зверю, старик шлепнул пса по уху, чтобы тот унялся, и потряс железной цепью, демонстрируя ее надежность.

Изнутри домик выглядел гораздо вместительнее, чем снаружи. Пол оказался ниже уровня земли, и к нему пришлось спускаться по железной лестнице. Большая часть пространства была выложена толстыми, выкрашенными в черный цвет трубами, пересекавшими комнату по периметру. На трубах — манометры с дрожащими под стеклами стрелками… И все это хозяйство издавало негромкое позвякиванье, утробное бульканье и загадочное постукиванье. Постороннему человеку вроде меня находиться здесь ночью было жутковато. Стол представлял собой настоящий пульт управления с кнопками и переключателями.

— Добро пожаловать! — поприветствовал Кирилл, спускаясь вслед за мной по лестнице. — А где Иван задержался?

— Его не будет. Он теперь — мой заложник, гарант моей безопасности. Да и твоей тоже…

— Ты что же, боишься меня, старого?

— Опасаюсь твоей непредсказуемости. К тому же защищаясь, я могу тебя покалечить. Поэтому лучше, если бы ты не нападал. Иван находится в надежном месте, и я его освобожу сразу, как только уйду отсюда. А кроме меня, освободить его будет некому, имей это в виду.

— Я тебе верю, — сказал он и после непродолжительного молчания добавил: — Давай присядем.

Мы сели по разные стороны стола, и с улыбкой, сделавшей его уродливое лицо еще отвратительней, он спросил:

— А может, достать мне ножичек, простой складничок и отрезать от тебя по кусочку, пока ты мне не скажешь, где Ваню спрятала, а заодно и про себя в подробностях расскажешь.

По его глазам я видела, что, имей он такую возможность, воспользовался бы ею не задумываясь. С ним следовало держать ухо востро и ни в коем случае не поворачиваться к нему спиной.

— Не дури, Кирилл! Не советую.

— А почему бы и нет? — недобро усмехнулся он.

— А почему бы мне не заняться тем же самым? — попыталась я «перевести стрелки».

— Ты не сможешь. Косточка у тебя не та.

— Про мою косточку ты у племянника узнай. Хватит, Кирилл, врать и угрожать! Не обмануть нам друг друга и не напугать. Я это понимаю, а ты? Если нет, то ты или всегда был дураком, или с годами из ума выжил.

Он сжал губы, опустил глаза и замолчал, переваривая неожиданное оскорбление. Я дала ему для этого время.

Вообще-то я не люблю грубить людям, даже когда они этого заслуживают, и предпочитаю вежливое, в крайнем случае иронично-вежливое обращение. Но есть определенный сорт людей — а именно такой сидел сейчас передо мной, положив на стол руки с наколками на пальцах в виде перстней — знаками зоновского уважения, — общаться с которыми, а уж тем более добиться от них чего-либо можно только с позиции силы. Причем обязательным признаком силы они считают грубость, а вежливость принимают за форму подобострастия. Это моральные уроды, и, что самое интересное, некоторые из них свое уродство осознают.

— Значит, ты меня со всех сторон обложила? — заговорил, справившись с собой, Керя. — Зачем, я не понимаю?!

— Тебе ль не понимать!

— Нет! — настаивал он. — Я же согласился отдать деньги. Договорились же вчера с тобой обо всем. Объясни!

— А отдал бы деньги-то, будь Иван здесь? Не морочь голову, Кирилл, скажи правду.

— А как же!

Глаза его и лицо прямо светились от честности.

— Как я мог не отдать? Ведь ты знаешь все подробности наших с Ванькой дел. Да стукни ты ментам, нас завтра же возьмут за хибон и приволокут в «контору». Ну что ты, Таня!

— Какие менты! — улыбалась я, не веря ни одному его слову. — Что ты опять дурака-то валяешь? Если вы меня убьете, ни одного свидетеля ваших делишек не останется. И почему я должна верить вам? Потому что дом сожгли? Так не чужой же, свой собственный. Только страховку за него не получите — вот и все наказание. Потому что Аладушкина убили? Так вас никто не видел за этим занятием. А может, это я с Лозовой скорешилась и придумала план, как задушить алкаша и подкинуть его труп в твой двор. Лишь след от удавочки на своей шее изобразила — и вперед к ментам, если угрозы не сделают тебя покладистым. Хватит, Кирилл, дурковать, и давай играть в открытую. Пора тебе со мной договариваться. Из-за моей осведомленности в ваших с Ванькой делах, да и ради самого Ивана — тоже.

— За твою осведомленность тебе легче тыкву расколоть, — проговорил он задумчиво.

— Это еще суметь надо. Я тебе не алкаш какой-нибудь. А если и расколешь, Ваньке твоему — кранты!

— То-то и оно! — вздохнул он. — Дурак, а все же свой, родной. На старости лет это большое значение имеет. Сама убедишься, если доживешь.

Засим последовала ненужная мне лирика, но я молчала, уважая прорезавшиеся в нем родственные чувства. Наконец он выговорился.

— Ушедшего не воротишь, сделанного не изменишь, а потому доживай свой век спокойно, черт с тобой…